Надо сказать, что мои впечатления от первого заседания Главного земельного комитета мне пришлось изложить не только начальству, но и многим другим в нашем министерстве, по социальному положению вообще сплошь состоявшим из помещиков, не знавших, что их ждёт. Наибольшее впечатление производило не то обстоятельство, что подавляющее большинство Земельного комитета было за полное уничтожение поместного землевладения, а то, что аграрная реформа откладывалась до Учредительного собрания: улитка едет — когда-то будет. Не сомневаюсь, что одна из причин отсрочки созыва Учредительного собрания заключалась именно в желании помещичьих кругов, стоявших в качестве многочисленной петербургской бюрократии очень близко к Временному правительству, отсрочить сколь возможно решение аграрного вопроса — просчёт, выяснившийся лишь впоследствии, когда страна вместо «поправения» стала лихорадочно быстро «леветь». Не только в стенах министерства, но и вообще далеко за пределами министерских канцелярий нежелательность быстрого созыва Учредительного собрания мотивировалась в марте и апреле 1917 г. тем, что это будет «революционный парламент» и что лучше обождать, когда волна революционности схлынет. Особенно ярко это настроение сказывалось в работах Комиссии по организации выборов в Учредительное собрание, работавшей крайне обстоятельно, но подозрительно медленно.
Права и статус славян-военнопленных
Совершенно особенное место среди дел, вызванных войной, занимал вопрос о военнопленных, да и вообще неприятельских подданных славянского, французского (эльзасцев), итальянского, румынского происхождения, застигнутых войной в России. Эти «привилегированные категории» как военнопленных, так и неприятельских подданных, вначале, как я отмечал в моих записках, касавшихся царского периода, находившиеся в довольно плачевном положении, впоследствии в связи с ходом войны и её ярко выраженным освободительным характером всё больше и больше попадали в действительно привилегированное положение. Вопрос об этой категории лиц был поставлен только актом 2 января 1915 г. — лишнее доказательство нашей неподготовленности к войне в столь важном деле.
При Временном правительстве этот вопрос попал в самую благожелательную атмосферу. Если Временное правительство некоторое время колебалось, идти ли ему по стопам царского, когда речь шла о борьбе с «германским засильем», ввиду того специфически шовинистического характера, который так старательно придавали вначале Маклаков и Щегловитов этому вопросу, то в деле о «привилегированных категориях» никаких сомнений быть не могло. Через некоторое время, после недолгих дискуссий о том, в каком ведомстве сосредоточить эти дела, при министерстве внутренних дел было образовано особое междуведомственное совещание под председательством Лизогуба, тогда товарища министра при князе Г.Е. Львове (впоследствии председателя Совета министров при Скоропадском на Украине). Представителем нашего министерства на это совещание по традиции был назначен я. Получив самые широкие полномочия, я отправился на совещание. Лизогуб произвёл на меня наилучшее впечатление своей позицией в славянском вопросе, который, конечно, в этой комиссии занимал центральное место.
Любопытно, что одним из первых пунктов, который нам пришлось рассмотреть, было желание довольно широкого контингента австрийских славян, главным образом чехов и словаков, долго живших в России, перейти в русское подданство. Этот вопрос раньше, до Февральской революции, решался высочайшей властью и, насколько я знаю, не стоял остро, так как такие случаи были единичны. После же февральского переворота, когда монархия пала, он приобрёл двоякую остроту — во-первых, случаи ходатайств подобного рода очень заметно увеличились, а во-вторых, возникло сомнение относительно того, какой орган должен заменить прежнюю царскую власть, так как наш закон о подданстве при Временном правительстве продолжал оставаться в полной силе. По этому поводу Лизогуб обратился ко мне с вопросом, как относится наше ведомство в принципе к ходатайствам прежних австрийских славян, считает ли оно нужным поощрять такого рода ходатайства и устанавливать для просителей льготный порядок или же оно предпочитает, как это было прежде, предоставить решение в каждом отдельном случае самому министерству внутренних дел.
На это я, зная в точности настроение дипломатического ведомства, ответил, что, хотя наше министерство находится в полной уверенности, что война приведёт к освобождению всех славянских земель Австро-Венгрии, но ввиду многочисленности возбужденных ходатайств надо думать, что просители вообще больше не желают быть в австро-венгерском подданстве и нет никаких оснований отказывать им в ходатайствах. Далее я сказал, что, как ни маловероятен неблагоприятный исход войны, но надо учитывать и эту возможность, следовательно, здесь вопрос сводится также к тому, в какой мере австрийские славяне являются желательным элементом для России. Поскольку сама война ведётся с русской стороны из-за славянского вопроса, то я от имени министерства иностранных дел просил подчеркнуть наше принципиально благожелательное отношение к самому льготному приёму ходатайствующих в русское подданство. Что же до органа, долженствующего заменить прежнюю царскую власть, то поскольку сам закон о подданстве не менялся, то и единственным органом, заменяющим царскую власть, могло быть Временное правительство. В подтверждение я сослался на деятельность Комитета по принятию прошений на высочайшее имя, который направлял все дела, восходившие раньше к государю, во Временное правительство.