«Миллионер» в качестве одного из столпов революционного правительства — на дипломатическом языке Европы это было самым заурядным явлением и уж во всяком случае плюсом, а не минусом. Надо отдать должное Терещенко: будучи министром финансов, он сам вложил в Заём Свободы, им организованный, пять миллионов рублей, связав таким образом и себя и свою семью с Февральской революцией. Нератов одновременно с неизбежными хлопотами, падавшими на него в качестве управляющего ведомством (он «принимал» на своём веку пятого министра: после Сазонова — Штюрмера, Покровского, Милюкова и теперь Терещенко) и ставшими для него привычными, был озабочен данным ему Терещенко поручением найти заместителя Нольде на посту товарища министра иностранных дел — поручением тем более щекотливым, что этот заместитель Нольде в случае удачи мог оказаться и заместителем Нератова, что многие пророчили Нольде.
Нератов обратился ко мне, как я упоминал выше, с просьбой составить письменную справку о всех специалистах-международниках, которые могли по своему академическому цензу и свойствам характера подойти на пост товарища министра в столь ответственный момент. Нератов хотел найти заместителя Нольде из той же профессиональной среды, которая выдвинула Нольде. При этом Нератов сказал мне, что Терещенко не потерял ещё надежды привлечь Нольде, но что он, Нератов, считает это безнадёжным. Я передал Нератову мой разговор с Нольде, из которого явствовало, что последний имел свой собственный политический план. Дальше Нератов говорил о профессоре С.А. Котляревском: ему был предложен пост товарища министра при Терещенко, но он отказался. О Котляревском я не должен был упоминать в своей справке, так как эта кандидатура уже имелась в виду и ей отдавалось предпочтение перед всеми другими.
В самом деле, встретив в эти дни Котляревского и уговаривая его принять предложение, я выслушал от него весьма странное и весьма непрактичное предложение образовать особое юрисконсультское бюро при МИД, в которое должны были бы войти на равных началах он сам, Мандельштам и я. На это я мог только ответить ему, рассказав все условия работы в нашем ведомстве, где никакой коллектив не мог заменить живого человека.
Составив подробную справку о всех профессорах-международниках со всеми характерными данными и передавая Нератову фантастический проект Котляревского, свидетельствовавший о полном незнании им условий живой практической работы, я спросил его, почему же на этот пост не выдвигается Мандельштам, тем более что его всё это время вызывали из Швейцарии, где он застрял. На это Нератов ответил, что Мандельштам — естественный кандидат, но он настолько равнодушно относится к тому, что делается в России, что своим поведением не заслуживает такого поста. В этом отношении Нератов был прав, так как, несмотря на горячее поздравление Милюкову, посланное Мандельштамом, он с марта до мая не мог приехать из Швейцарии для занятия поста директора Правового департамента. Будь Мандельштам в Петрограде, он безусловно стал бы товарищем министра вместо Нольде. Как я отмечал выше, Мандельштам, не отказываясь от звания директора департамента, так до большевистской революции и не приехал в Россию.
В эти два дня после ухода Милюкова и до вступления в управление ведомством Терещенко князь Л.В. Урусов, товарищ председателя нашего комитета, и я в качестве секретаря дважды справлялись у Петряева об аудиенции у Терещенко по самому острому вопросу. Петряев жаловался, что новый министр ещё не водворился в министерстве и пока ввиду крайне срочной работы принять нас не может. Наконец, нам назначили час в тот самый день, когда Терещенко должен был официально вступить в должность. Однако в 11 час. 30 мин. утра всё ведомство было приглашено в апартаменты министра, и там состоялась наша первая встреча с М.И. Терещенко.
Высокий, с пробором посередине и профилем североамериканского краснокожего индейца, М.И. с несколько смущённой улыбкой стоял, окружённый чиновниками. А.А. Нератов, гораздо более смущённый, чем молодой министр, стал читать по записке свою приветственную речь. Когда раздались привычные слова, то невольно все члены нашего комитета переглянулись между собой, за исключением Петряева, смотревшего в землю. Дело в том, что вся речь Нератова была точным пересказом, конечно, в приемлемых выражениях, всего того, что говорилось на заседании нашего комитета. В сущности, это была сжато, но в то же время полно отредактированная программа внешней политики, которую от лица всего министерства Нератов предлагал новому министру.