Допускали, что Россия выйдет из войны ослабленной, в особенности в финансовом отношении, но считали, что, если Россия останется верной союзникам, эта общая победа откроет перед ней настолько блестящие перспективы в международном отношении, что, несомненно, будущее России быстро заставит забыть все испытания военного и послевоенного времени. Начало же мирных переговоров с Германией, означающее в настоящих условиях капитуляцию, отдаст Россию a la merci[58] Германии без всякой гарантии на её победу и последующую награду за измену союзникам. Наоборот, со стороны последних отмщение за измену в случае победы, более чем вероятной, будет ужасно. Таким образом, мы променяем могущественных друзей на сомнительного союзника — исторического врага всего славянства. Мир союзников с Германией за счёт России — вот реальная перспектива, которая ждёт Россию в случае, если она пойдёт по пути, предлагаемому ей Нольде. Таково было общее убеждение всех наших руководителей внешней политики. При этом относительно Нольде, признавая его научные знания и служебные заслуги, все единогласно высказались, что он никогда, в сущности, дипломатом не был и не имеет для этого данных.
Удивило, между прочим, всех нас то, что милюковская «Речь» решилась дать место такой статье, которая за границей, да и внутри страны могла быть понята только как «пробный шар» в весьма скользком направлении. Надо добавить, что статья Нольде появилась совершенно неожиданно, не будучи нисколько подготовлена какими-либо предшествующими выступлениями ни самого Милюкова, ни его ближайших сотрудников. Наоборот, Милюков повсюду выступал как поборник войны до конца рука об руку с союзниками. На другой день вся петроградская пресса обрушилась на Нольде, за исключением полуленинской интернационалистской «Новой жизни», которая очень сочувственно прокомментировала эту статью, назвав её «первым проблеском здравого смысла» со стороны милюковского лагеря. В особенности зло прошлась газета на счёт прямого выпада Нольде против В.М. Чернова, чьё имя упоминалось в этой статье.
В ответ на это в ближайшем же номере «Речь» поместила небольшую редакционную, то есть без подписи, статью, озаглавленную «Не в бровь, а в глаз!». Статья метила в «Новую жизнь», которая высказала преждевременную радость по поводу того, что Милюков и его единомышленники будто бы перешли на сторону мечтающих о сепаратном мире, тогда как на самом деле единственной целью статьи Нольде было узнать настроение тех, кто, прикрываясь всяческими заклинаниями вроде черновских, только и ждут, когда можно будет начать разговоры с врагом. Мысль «нашего сотрудника барона Нольде» заключается в том, чтобы открыть глаза союзникам на опасную игру с «магическими формулами» вроде «без аннексий и контрибуций на основании самоопределения народов», которыми вообще никакого мира купить нельзя.
Эти пикантные комментарии, имевшие, очевидно, целью прикрыть Нольде и снять с Милюкова тень, которую на него, несомненно, накладывало выступление Нольде, лишний раз свидетельствовали, что Нольде вёл свою собственную игру без всякой поддержки Милюкова и статья, возможно, была помещена только потому, что начиналась ядовитой полемикой с В.М. Черновым. Выверт «Речи» никак не умалял, однако, полной ясности основной мысли Нольде о том, что пора бросить всякие слова, а перейти в вопросе о мире к делу. Через два месяца большевики последовали совету Нольде. Дальнейших газетных дискуссий по этому поводу не было, так как Нольде до октябрьского переворота больше не выступал в печати с подобными предложениями, да и вообще, что называется, от политики отошёл, правда, принимая участие в ЦК кадетской партии, членом которого был избран.
Случайный министр
Насколько лучше по сравнению с Милюковым удавалось Терещенко ладить и с союзниками, и с Совдепом, настолько же он был совершенно безличен внутри своего ведомства, чем дальше, тем больше становясь послушным орудием в руках его высшего персонала. Если Милюков по балканским вопросам, например по константинопольскому, занимал свою собственную позицию и заставлял, ведомство её принимать, то Терещенко, наоборот, очень внимательно слушал, что ему говорили, и всегда соглашался. Иногда, как, например, в той самой ноте союзникам, из-за которой Милюков ушёл, Терещенко был прямо связан своими векселями. Но когда он не был ими связан, то был безукоризненным министром. Все директора департаментов и начальники отделов были им бесконечно довольны, так как он не мешал им управлять ведомством.