Эта личная игра Терещенко — Урусов продолжалась во всё время министерства Терещенко. Почему-то Нольде с восторгом говорил об этом направо и налево, должно быть, из нелюбви к Терещенко. Когда, несмотря на личные чувства, Терещенко всё же должен был дать Урусову управление Экономическим департаментом, то и здесь он отказался от предложения Нератова и Петряева сделать того директором департамента, а назначил его только временно управляющим. Урусов, спортсмен по природе (он был одним из лучших в мире игроков в теннис), очень остро воспринял новое свидетельство неприязни министра, друга Керенского, и даже отпустил себе по восточному обычаю бороду, с тем чтобы сбрить её, только когда уйдут Терещенко и Керенский, которого он, хотя лично и не знал, но невзлюбил за его дружбу с Терещенко. Неудивительно, что, когда пришёл час и Урусов в саботажные времена очутился во главе всех ведомств, он постарался это движение по возможности отдалить от истоков Февральской революции. Нужно отдать ему должное: в самый момент Октябрьской революции и во время, непосредственно за ней следовавшее, пока была тень надежды на восстановление Временного правительства, Урусов, как и все, был вполне лоялен. Лишь позже направление его деятельности изменилось.
Штрих к бытовой стороне Февральской революции
Мои непосредственные служебные обязанности за этот промежуток времени с июльских дней до корниловских продолжали расширяться. Так, после увольнения барона М.А. Таубе с поста члена Высшего призового суда в Петрограде, где он представлял министерство (как во время русско-японской войны это делал Ф.Ф. Мартенс), эти обязанности были возложены на меня. Бессменным прокурором суда был И.Е. Стеблин-Каменский, юрисконсульт морского ведомства, с которым мне так много пришлось поработать во время войны в Совещании по морской войне, продолжавшемся по-прежнему в период Временного правительства, причём благодаря тому, что я занимался этими вопросами с самого начала войны и все участники совещания были те же, преемственность сохранялась полностью. Этот «старый морской волк» по случаю моего назначения нанёс мне визит и очень пространно и с любовью говорил о новой моей должности, так как призовое право было его специальностью.
По закону в Высшем призовом суде участвовали адмиралы, представители морского ведомства, сенаторы как представители юстиции и представитель МИД как дипломатический член судебно-призовой коллегии, так как дела, подлежавшие разбору, были настолько крупны по своим материальным размерам, что не раз в прошлом вызывали дипломатические недоразумения. На представителе МИД лежала обязанность оценки именно этой международно-политической стороны каждого дела, помимо юридической, дабы предупредить при самом решении дела возможность конфликта. Но дух времени ворвался и сюда, прежний чрезвычайно высокий служебный состав Высшего призового суда был дополнен по предложению морского ведомства… представителями Центрофлота, то есть, другими словами, матросами, которые должны были заседать рядом с адмиралами.
По этому поводу я не могу не вспомнить, как Фромажо, впоследствии юрисконсульт французского МИД, во времена Версальского конгресса и после него — участник межсоюзных конференций в качестве эксперта по международному праву, говорил мне в Париже до войны о том, что во время Французской революции 1789 г. призовые суды во Франции 17 раз меняли свою компетенцию и свой состав, каждый раз по различным идеологическим причинам. То же в более скромных размерах приходилось видеть и мне, на деле изучая влияние революции на столь, казалось бы, отдалённое от неё явление, как призовой суд. Но я должен сказать, что, внимательно изучая по указанию Фромажо этапы французского революционного законодательства в этой области, я нигде не натолкнулся там на участие революционных матросских команд или хотя бы их центральных организаций. Это новшество — самодельный продукт Февральской революции, и я с большим интересом ждал дня этого оригинального заседания адмиралов, сенаторов и революционных матросов, однако летом 1917 г. в этой апелляционной инстанции дел не было, и первое заседание преобразованного форума было назначено на 26 октября 1917 г. — дату, ставшую знаменитой. Об этом событии я расскажу ниже в связи с октябрьским переворотом, так как лично мне благодаря этому обстоятельству — я должен был присутствовать в качестве докладчика по назначенному на этот день делу — пришлось занять определённую позицию по отношению к Октябрьской революции единолично и за 24 часа до решения Союза союзов всех ведомств и нашего министерства в частности.