Таким образом, по мнению присутствовавших, забастовка должна была быть сильным ударом, охватить все учреждения, кроме имеющих чисто продовольственное значение, ударом сильным, но коротким. Эта предположенная краткость забастовки казалась залогом её успешности и широты охвата, но мы не могли говорить о сроке забастовки точно и снизить её политический эффект теми размышлениями, которые я привёл выше и которые должны были остаться между нами. Голосование по первому вопросу — об объявлении всеобщей забастовки как протесте против большевистского переворота — дало следующие результаты: 17 — за забастовку, 1 — против (это был Харьковцев), 3 — воздержались (среди них, как это ни странно, князь Урусов, ставший затем одним из вождей саботажного движения). Всего присутствовал на собрании 21 человек. Так решился основной вопрос о забастовке.
После этого, можно сказать, исторического голосования принялись составлять резолюцию, которую можно было бы объявить от имени всех антибольшевиков. Коростовец, со свойственной ему экспансивностью, предлагал заявить, что Петроград захвачен германским генеральным штабом. Как ни ярка была бы такая резолюция и как бы ни соответствовала она настоящему положению вещей, принять такую мотивировку было нельзя. Когда мотивировочная часть, содержавшая упоминание об Учредительном собрании, во имя коего начиналась борьба с большевиками, была кратко, но решительно проредактирована, был поставлен вопрос, надо ли упоминать точно, какие учреждения должны остаться вне забастовки. Экстремисты настаивали, чтобы забастовка была по возможности абсолютной, дабы самые широкие слои населения поняли всё значение большевистского переворота, чтобы были закрыты вода, газ, электричество и даже все продовольственные учреждения. На это основательно возражали, что такая забастовка не поможет делу, но отвратит от нас население, которое не пожелает самоудушаться по случаю свержения Временного правительства.
Компромисс заключался в том, что решили не перечислять учреждения, изъятые из забастовки, но заставить каждое учреждение, не примыкающее к забастовке «из-за нужды в нём населения», испрашивать предварительное разрешение у Союза союзов. Освобождались учреждения продовольственного характера, освещения, отопления, водопроводные — и только. Все министерства без изъятия должны были примкнуть к забастовке, а просьбы об исключении — направляться в Союз союзов через соответственную ведомственную организацию. Положено было немедленно оповестить все ведомства и всю Россию о решении петроградского Союза союзов о забастовке и выпустить воззвание к провинции. Одновременно нашему комитету было поручено о декретировании забастовки известить и все наши дипломатические представительства за границей. После этого Урусов, Коростовец и я с карандашной копией резолюции Союза союзов полетели в наше ведомство, дабы известить министерство о принятом решении.
Троцкий в министерстве
Придя в министерство, мы узнали, что Троцкий уже находится у Нератова. Он пришёл, как до того Залкинд, совершенно один, без всякого эскорта. Сколько раз после этого мы, вспоминая этот день, перебирали мысленно все фантастические планы его похищения и даже уничтожения (в нашем министерстве для особо секретных дел имелись железные стенные шкафы, запиравшиеся американским замком; если бы мы туда втиснули щуплого Троцкого, а человек там помещался свободно, то будущего диктатора России не скоро можно было бы разыскать).
Решение Союза союзов, которое мы принесли с собой и сразу же сделали известным, стало определяющим фактором в настроении нашего ведомства. Как я узнал позже, Доливо-Добровольский после нашего ухода пустился в самую бесшабашную агитацию за признание большевистской власти, но при виде нас трёх — Урусова, Коростовца и меня, пришедших с резолюцией Союза союзов, он заметно изменился в лице и отошёл в сторону, заявив, что остаётся только смириться с решением Союза союзов. Мы хотели собрать наш комитет, чтобы обсудить дальнейшую тактику, но не успели, так как в это время Петряев позвал нас всех на общее собрание в апартаменты министра, в тот самый зал, где немногим больше года назад мы прощались с Сазоновым и где так недавно ораторствовал Терещенко, для встречи с Троцким.
Здесь я вынужден прервать рассказ, чтобы объяснить, что произошло при разговоре Троцкого с Нератовым. Об этом Нератов впоследствии нам подробно рассказывал.