Он встречался и сотрудничал со всеми министрами иностранных дел — царскими, Временного правительства, белого движения, с сановниками и чиновниками своего и других ведомств, с лидерами и авторитетами политических движений (Милюковым, Маклаковым, Струве и др.) — главными действующими лицами российской политической драмы.
Он был очевидцем первого появления в здании МИД только что назначенного наркома Л. Троцкого, которому чиновники устроили форменную обструкцию. Он активно способствовал организации антибольшевистского сопротивления петербургской служилой интеллигенции, «саботажа», который вылился в первое серьёзное противоборство с нарождающейся советской властью (и, к слову, подробно описал приёмы и перипетии этого противоборства, рассказал о наиболее деятельных его участниках).
Он виделся в Крыму с братом Ленина.
Он работал в деникинских Ростове и Таганроге, во врангелевском Севастополе, служил в Константинополе.
Он вдосталь поколесил по России — царской, красной, белой, помотался по военной и послевоенной Европе. Он хорошо знал «русский Париж» и «русский Лондон».
Он сталкивался, разговаривал, спорил с людьми разных профессий и положений.
И наблюдал, запоминал, размышлял.
Цепкий глаз, острая память, страсть к подробности, лёгкое, ироничное, порой злое и неизменно меткое перо превратили записки из истории дипломатического ведомства России (как их охарактеризовал сам Г.Н. Михайловский) в прямо-таки эпическое повествование о российской жизни в годы войны и двух революций. И, наверное, даже больше того — в убедительное и основательное исследование политических нравов и быта интеллигентского (по преимуществу) слоя традиционного российского общества в период его кризиса, развала, крушения.
Далеко ли падает яблоко от яблони?
Георгий Николаевич Михайловский происходит из родовитой дворянской семьи, многими нитями связанной со сливками российской военной и гражданской бюрократии. Это предопределило в жизни автора «Записок» многое: достаток, образование, воспитание, круг знакомств, карьеру, а стало быть, и то, что мы потом стали называть социальным положением. Но и нечто большее — интерес к «своим корням», к прошлому России, чувство истории и желание «послужить Отечеству» — не царю, не народу, а России. Одним словом, Г.Н. Михайловский рос и формировался в среде, в которой понятия «реальное дело», профессионализм, служба естественным образом сливались с понятием «патриотизм». Немногословный, но, можно сказать, деятельный патриотизм был само собой разумеющейся сердцевиной жизненной позиции и общественного поведения немалой части российской интеллигенции.
Рассказывают, что в детстве, как это и принято во многих семьях, у Георгия Николаевича было уменьшительное имя, его называли Гаря. Оно стало литературным псевдонимом его отца Николая Георгиевича: Гарин, Гарин-Михайловский.
Михайловский-отец — фигура заметная в общественном и литературном движении России конца прошлого — начала нынешнего века. Это хороший, пользовавшийся в своё время большим успехом писатель, автор увлекательных книг — «Детство Темы», «Гимназисты», «Студенты», повестей, которые не забыты и по сию пору. К тому же (а может, и в первую очередь?) он был крупным инженером-путейцем, участвовал в строительстве Сибирской железной дороги и Батумского порта. Иначе говоря, был он человеком реального дела, каковым считал служение России. Дело это и помогло ему достаточно хорошо узнать Россию, а затем и взяться за перо, стать в 1892 году издателем журнала «Русское богатство».
Он отдал дань народничеству. Но его личный опыт «устройства рациональной жизни в деревне», о чём он писал в своих первых рассказах, оказался неудачным. Разочаровавшись в народничестве, Гарин-Михайловский качнулся к марксизму, порвал с «Русским богатством», основал легальную марксистскую газету «Самарский вестник», материально поддерживал большевиков до своей кончины в 1906 году, но сам в революционном движении участия не принимал.
Три упомянутые повести Гарина-Михайловского (к ним примыкает и четвёртая — «Инженеры», — изданная уже после смерти автора) Горький не без основания назвал «целой эпопеей русской жизни». Ибо в них, в сущности, прослеживается судьба мальчика из интеллигентской семьи, который растёт, мужает, вступает в практическую жизнь в очередное «переломное для России» время. Марксистская критика 20-х годов увидела в гаринском герое человека, который, переболев романтизмом революционных иллюзий, стал добропорядочным обывателем, чуть ли не литературного предшественника горьковского Клима Самгина. Но может быть, история Темы Карташева была историей обретения и признания российским интеллигентом ценностей и самоценности реального дела?