Вследствие такого отношения к нам происходили и неожиданные сюрпризы, характерные для высшей петербургской бюрократии. Через несколько дней после этого в нашу Юрисконсультскую часть поступило экстренное предложение принять участие в секретном совещании по вопросу о тех зонах, на которые по военно-стратегическим соображениям следовало бы распространить законы об уничтожении немецкого землевладения. Я, конечно, сейчас же обратился к Нератову, который, как оказалось, вместе с Сазоновым получил приглашение явиться на это совещание. Не долго думая, Нератов поручил мне представлять в нём наше министерство.
В 2 часа дня я отправился в военное министерство, где меня немедленно ввели в кабинет начальника Генерального штаба генерала Беляева, и Беляев сам любезно пододвинул мне кресло рядом с собой. Хотя я уже успел привыкнуть ко всякого рода совещаниям, однако меня не мог не поразить его состав. Я увидел массивную фигуру Щегловитова, будущего министра земледелия Риттиха и Кривошеина, ряд товарищей министра и в качестве секретаря совещания генерала Леонтьева, впоследствии нашего военного агента в Чехословакии. Я почувствовал себя несколько не в своей тарелке, так как был лет на 20 моложе самого молодого члена совещания, а между тем Беляев всё время обращался ко мне, чтобы узнать мнение МИД. Я попросил Леонтьева дать мне положение о совещании и тут только узнал, что по закону участвовать в совещании могут либо сами министры, либо их товарищи, но не ниже. Таким образом, я оказывался каким-то кандидатом в товарищи министра иностранных дел. Помню, как на мне с любопытством останавливались взоры Кривошеина и Щегловитова, а также и других, кроме тех, с которыми мне приходилось уже встречаться раньше.
Но, раз уж я попал в такую компанию, приходилось держать себя соответственно. Прежде всего я передал извинения Сазонова и Нератова, которые из-за дипломатических приёмов иностранных представителей не могли сами прийти, но поручили мне заявить, что в этом вопросе, как они считают, военно-стратегические соображения должны иметь преимущество перед всеми другими; что МИД, однако, оставляет за собой право, когда эти зоны будут окончательно установлены, сделать в Совете министров особые замечания в связи с дальнейшим поведением неприятельских войск, вступивших уже в это время в пределы Царства Польского. Беляев страшно обрадовался моему заявлению и, уже ссылаясь на него, стал развивать свои соображения относительно тех или иных губерний. При этом Кривошеин и Риттих вступили с ним в горячий спор, из которого мне лишний раз стало ясно, что министерство земледелия определённо патронирует немцев (в 1918 г. А.В. Кривошеин занял чёткую германофильскую позицию). Не знаю, как поступил бы на моём месте Нольде или Сазонов, принципиально бывший против «немцеедства», но моё заявление, бесспорно, имело значение в том смысле, что те министерства, у которых не было своего мнения по этому вопросу, пошли за военным и дипломатическим, зоны запрещения немецкого землевладения были значительно расширены после долгих прений, в которых Кривошеин и Риттих остались в конце концов в меньшинстве. Прощаясь, Беляев благодарил меня за поддержку военного министерства.
В тот же день, уже под вечер, я рассказал Нератову все подробности этого совещания, где я так неожиданно исполнял роль товарища министра. Нератов от души смеялся, говоря, что это хороший знак для моей карьеры, и одобрил мои заявления. Тогда же он мне в первый раз совершенно откровенно сказал, что Нольде «сбивает» Сазонова слишком мягким отношением к немцам, которые и до сих пор являются «язвой русского государства». В устах осторожного Нератова такая фраза была для меня неожиданной. Она являлась, как я узнал потом, отражением борьбы Нератова с Нольде по немецкому вопросу в России.
Судьбы Польши в российской политике
Одним из крупнейших вопросов, поглощавшим много внимания Совета министров, был польский. Хотя наше отступление из пределов Царства Польского делало академическими вопросы о проведении тех или иных мероприятий или реформ, но совершенно не академическим было то или иное отношение России к Польше во внешней политике. В связи с известными союзникам германскими планами об объявлении независимости русской части Польши с дипломатической точки зрения было совершенно необходимо прибегнуть к какому-нибудь декларативному политическому акту, который должен был показать, что союзники, в особенности же Россия, твёрдо намерены устроить судьбу Польши согласно желаниям населения.