Связи Половцова с министерством носили характер далёкого воспоминания его самого и его сослуживцев. Он непосредственно не был связан никакими узами личной дружбы ни с одним из тех начальников политических отделов, которые фактически держали в своих руках нити внешней политики России. Поэтому он прекрасно подходил к той роли, которую так явственно готовил ему Штюрмер. Половцов был как будто и «свой», и в то же время фактически уже совершенно оторвался от нашего ведомства.
Из наших видных чиновников он ближе всех стоял к Нольде, который был знаком раньше и с ним, и с его второй женой, а теперь афишировал свою дружбу со своим непосредственным начальством. Половцову было в это время 42 года, то есть он был немногим старше Нольде, и, по всей видимости, очень его ценил. Судьбе было угодно, чтобы во время Февральской революции именно Нольде занял место своего «друга» Половцова, причём тот как штюрмеровский ставленник не получил никакого назначения от Временного правительства, несмотря на то что Нольде хлопотал ему место посла в Испании. Брат Александра Александровича Пётр Александрович Половцов был при Временном правительстве начальником Петроградского гарнизона и играл тогда и политическую роль, но Александр Александрович при Временном правительстве никакой политической роли не играл. Объяснялось это очень просто, так как именно в последние минуты царского режима А.А. Половцов при Штюрмере и Покровском начал блестящую бюрократическую и придворную карьеру.
Через две недели после своего назначения он, минуя все промежуточные чины (он был в чине не то надворного, не то коллежского советника), получил действительного статского советника, а к 1 января 1917 г., не имея до этого никакого придворного звания, — звание шталмейстера. Мало того, Нератов получил в этот же срок назначение членом Государственного совета с «временным» сохранением своих обязанностей товарища министра иностранных дел. Таким образом, не случись Февральская революция, Нератов ушёл бы окончательно, а Половцов неминуемо занял бы его место. Отсюда видно, до какой степени были правы те, кто при самом назначении Половцова на место Арцимовича угадал его истинную роль в будущем.
Мне лично в деловом отношении пришлось очень близко столкнуться с Половцовым как по обязанностям лица, фактически игравшего главную роль в Юрисконсультской части (Догель при всех этих кинематографически быстрых смещениях высших чинов ведомства и министров всё больше и больше передавал мне заведование нашей частью), так и по Парижской экономической конференции союзников, где Половцов был представителем русского правительства, а Нольде и мне пришлось разрабатывать ему инструкции — Нольде по экономической части, а мне по юридическим вопросам, связанным с работой конференции.
Если Штюрмер явно не мог быть настоящим министром иностранных дел, который бы сам вникал в сложные международные отношения и определял те или иные линии нашего поведения в международной политике, то Половцов, человек, несомненно, умный и способный, не лишённый инициативы и смелости и привыкший в частной деловой жизни к быстрым и ответственным решениям, и был тем лицом, которое могло стать, говоря языком нашего ведомства, «штюрмеровским Нератовым». Каковы были сокровенные пружины этого неожиданного назначения Половцова и его молниеносного продвижения по правительственной лестнице, в точности мы не знали, но было совершенно очевидно, что не объективные заслуги его перед нашим ведомством, которых не было, и не исключительные таланты его, которые могли бы оправдать это «освежение» ведомства, а тесная связь с очень небольшим придворным кружком, группировавшимся непосредственно вокруг государя, — вот что было причиной внезапного появления на дипломатическом поприще конца 1916 и начала 1917 г. А.А. Половцова.
Двойственная фигура нового товарища министра, который всеми своими жестами управления хотел подчеркнуть связь с нами как «товарища по профессии» и который, естественно, был чужд излишней бюрократичности, так неприятно поражавшей нас в Штюрмере, однако, не внушала ни малейшего доверия. Отношения оставались натянутыми и неискренними, так как все мы жили под угрозой сепаратного мира и знали, что Половцов мог быть тем «спецом», говоря языком большевистского времени, который мог бы вести соответствующие переговоры. Конечно, Половцов держал себя в высшей степени сдержанно в отношении к союзникам и войне при Штюрмере, и эта-то сдержанность и была тем отличительным признаком, который так характерен для штюрмеровского управления.