Так вот инженер пропал минут на сорок. Доктор С. пошел узнать, в чем дело. Заходит в кабинет и видит: докторша втиснулась в спинку стула и сидит, белее белого. Пальцы сведены писчим спазмом, лицо расползается. Пациент же стоит, небрежно прислонившись к косяку, и с некоторой надменностью разглагольствует.
Доктор С. сгреб его за шиворот и выволок, едва тот успел докончить фразу:
– … и вообще, я должен вам признаться, что являюсь участником всемирного комитета «Сексуальное Лицо Инквизиции».
Палас
Иногда у нас в больнице образовывалось производственное собрание. В маленькую комнату набивались сестры, отягощались сестрой-хозяйкой, да еще прихватывали меня, если успевали изловить. Казначейша – оборотистая сестрица с товарно-денежными интересами – отчитывалась, сколько куплено мыла и наволочек. Специально выбранный Секретарь все это записывал. Секретарями бывали сестры помоложе, еще не разучившиеся красиво писать. Они сразу становились немного серьезнее, чем обычно. На вкусное оставляли вопросы, касавшиеся обустройства кабинета Заведующей. Бывало, что в отделении заводились лишние деньги (карманные, халатные, неучтенные). Казначейша вечно вынимала их из разных мест. И вот решали, что купить: Штору или Палас.
– Палас! Давайте купим Палас! – глаза казначейши горели. – Я тут видела Палас!
Я сидел, закрыв лицо ладонью. Наконец не выдерживал и спрашивал:
– Ну зачем нам Палас? Ведь мы же на работе, мы не дома… На кой черт нам сдался Палас?
Казначейша чуть поперхивалась и набирала воздух в мясо-молочную областную грудь. Сестра-хозяйка округляла глаза и шептала, нажимая на букву «о», испуганные слова про Заведующую, от каких сразу веяло чем-то отлично знакомым, из пьес Александра Островского:
– А она бо́гатство любит!
Люкс
Начитанный и грамотный человек нигде не пропадет. Если какой грамотей закономерно угодит под нары, то и там ему светит завидная карьера. Глядь – а он уже лежит у кого-то под татуированным боком, романы тискает, развлекает. Потом еще бумагу какую напишет адвокату или письмо Тосе Жоховой на деревню, чтобы не слишком там без коханого блядовала. Выстраивается очередь, все его уважают, зовут Профессором. А там уж и срок весь вышел, назначенный за спекуляцию марками.
Вот и я не пропадал, в больнице-то. Мне тоже поручали составлять разные бумаги, потому что сами слогом не владели, а за мной, когда надо было, признавали умеренные литературные способности. Как-то раз затеяли тяжбу с бытовым магазином. В котором на какие-то шальные деньги был куплен маленький телевизор, чтобы поставить его в палату Люкс. Люкса в палате было столько, что дыхание перехватывало. А с телевизором сделалось вообще не в сказке сказать. Это ж еще и психотерапия! Лежит себе больной со сломанной шеей, ниже которой у него ничего не работает, и смотрит на телевизор. И кажется ему, что они, если представить, товарищи по несчастью: у него говорящая голова без ничего, и у того, между прочим, тоже говорящая голова, только квадратная, но этим-то фантазию не смутишь, эка невидаль.
Но телевизор сломался, не затруднившись даже новости показать. В него заполз таракан. Казначейша нашего отделения взяла телевизор под мышку и понесла обратно. С претензией: вы, дескать, нам продали телевизор с готовым тараканом в жизненно важном узле. Но там, не будь дураками, ответили, что знать ничего не знают, а таракан в телевизоре, наш, с отделения, поэтому отвечать за него никто в их образцовом магазине не будет. Напрасно казначейша доказывала, что только вчера приходили с фукалкой и все полили, какие могут быть тараканы! Про фукалку в магазине слушали так, словно им рассказывали про тарелку, летающую на голом энтузиазме. Поэтому пробил мой час. Мне сказали написать бумагу с грамотным объяснением появления таракана.
Для справки выдали черновик, который сочинили в бельевой комнате: это был страшный документ, уместившийся в пять с половиной строк. Ничего подобного мне больше не приходилось держать в руках. И я старался! Ведь я был лагерный романист. Зачеркнул «а», написал «о»; рассказал ошарашенной публике про запятую, нашвырял угроз, выкинул обороты вроде «она мне сказала что не буду» и дал всем расписаться по очереди. Колеса правосудия медленно повернулись, и тяжба поехала. Я уже успел уволиться, а с тараканом все еще было неясно.