Меня завели в денник, где я кое-как смог развернуться, так что особо резвых пируэтов не получится в силу тесноты. С потолка свешивались канаты паутины, которая не убиралась, наверное, со времен постройки конюшни. Пол голый, света почти нет, так как окно затянуто паутиной и не мылось с тех пор, как Бог сотворил лошадь. Я огляделся в поисках кормушки и поилки и увидел какой-то полуразбитый ящик, лежащий в углу на остатках сухого навоза. Поилки не было и в помине. Осознав, что попал в лошадиный ад, я решил бороться!
За мной закрыли дверь, предварительно кинув шмат старой травы. Сразу же в носу засвербело от пыли. Я тупо уставился на то, что мне кинули, пытаясь понять назначение этого клока. Для подстилки мало, да и не лягу я на эту грязь. Я осторожно заглянул через брешь в стене к соседу слева, меня передернуло — он это ел! И желание борьбы и победы поселилось в каждой жилке моего тела.
Вскоре настал вечер. Кроме пыльной спрессованной травы, никакого корма больше не подали, и лишь почти ночью, перед сном, нас вывели попить. Я, отупев от омерзения, смотрел, как лошади пили из ржавого корыта с плавающими окурками. Кое-как справившись с потрясением, я наконец-то разглядел всех. Грязные, в «стекляшках» бока, с торчащими ребрами и моклоками, спутанные гривы и разбитые вдрызг копыта… Вывел меня из ступора окрик конюха в сопровождении каких-то странных слов, которые я совсем не разобрал. Как мне потом пояснил сосед из левого денника, это — мат. Из его сбивчивых разъяснений я понял одно: когда человеку нужно придать словам особую значимость, используют этот самый мат. Жаль, что я не говорю на человеческом языке, я бы уж придал словам такую значимость!!!
Пить я в этот вечер так и не стал, не смог себя пересилить. Но к утру уже изнемогал от жажды и, добравшись до корыта, принялся цедить это пойло сквозь зубы.
Три последующих дня прошли без каких-либо событий и развлечений. Меня будили резкие голоса, отвратительные запахи, исходящие от обслуги, это если закрыть глаза (вернее, ноздри) на те ароматы, что источали наши денники. Нам кидали те же клочья травяной плесени, которую есть просто невозможно, дышали в носы перегаром и орали. Теперь я понял, почему у всех моих соседей уши почти всегда лежали на затылке. Я за эти три дня изрядно унавозил пол и обильно полил это понятно чем. И все ждал, когда же придет конюх с совком и отобьет денник. Как же я был наивен! Если бы это здесь полагалось, не было бы таких запахов. И когда я уже по венчик копыта утопал в вонючей жиже, перестал ждать.