— Боюсь, господии Сяо не сможет. Завтра они решили идти в звуковое кино.
Я пообещал ему быть в одиннадцать.
Что-то сегодня от гостей нет отбою. Не успел уйти Цзян Соевая Подлива, как в дверях показался корреспондент, отрекомендовавшийся Ба Фаном и заявивший, что именно я ему и нужен. Корреспондент-хроникер и по совместительству школьный учитель, он был родственником Ба Шань-доу. Признаться, этот неожиданный визит меня озадачил.
— Господин Хань, почитаю за честь говорить с вами,— начал он.— Я по поводу статьи Вэй Сань-шаня о ситуации в Энском цивилизованном государстве в мире людей. Мне бы хотелось услышать от Вашего превосходительства и другие удивительные факты из жизни данной цивилизации.
— Другие удивительные факты? — повторил я.— Но статья Вэй Сань-шаня не имеет ничего общего с фактами. Даже дикари в мире людей не столь жестоки и кровожадны, как это представляется доктору Вэю.
— Это ваша точка зрения? — ошеломленно пробормотал он.
— При чем тут точка зрения? Я говорю о фактах.
— Значит, вы утверждаете, что они не едят человеческого мяса, а их женщины...
— Все, что говорит доктор Вэй, вздор!
Хроникер почесал затылок и попятился к дверям.
Вечером я получил приглашение на свадьбу Сыма Си-ду и его крошки.
Во всех газетах под заголовком «Хань Ши-цянь против Вэй Сань-шаня» появились статьи и заметки, где сообщалось о моем отрицательном отношении к научным изысканиям доктора Вэя. Часть газет, выражая, так сказать, общественное мнение, надеялась, что власти заинтересуются моей личностью, ибо я объективно играю на руку кровожадным и жестоким низам из мира людей, сам склонен к «онизению» и прочее и прочее.
— Ты что натворил? — просмотрев газету, вскричал Чжун-но.
— Отстаивал правду.— Я был рассержен.
Тогда он стал меня успокаивать, пусть вмешаются власти, не беда. С ним не пропадешь.
В одиннадцать часов за мной пришла машина от доктора. Из-за этих газет я совсем забыл о встрече.
— Простите,— Цзян Соевая Подлива поднялся мне навстречу,— я пригласил своего друга и не сообщил об этом вам. Он интересный собеседник, поэт.
Мы вошли в библиотеку. Там сидел Сыма Си-ду.
Обменялись рукопожатием. Поэт был явно расстроен.
— О, вы знакомы. Чудесно,— обрадовался хозяин. Поэт-декадент повернулся к Цзяну, видимо, продолжая прерванный разговор:
— Прошу тебя, помоги. Я знаю, в литературных кругах у меня авторитет уже не тот, а все же какое-то положение я занимаю... Если это случится, моя репутация будет втоптана в грязь... ты не можешь оставить гибнущего друга в беде, нет, нет! Ты только подтверди, и все. Послезавтра моя свадьба. И я хочу все уладить заранее. Помоги.
— Я ведь не отказываюсь помочь тебе. Ты пойми, у меня имя, и если заведомо здорового человека я назову больным... это неудобно... врачебная этика...
— Я, Сыма Си-ду, не боящийся чумы, прошедший через дизентерию, клянусь щедро отблагодарить тебя!
— Э, да разве в этом дело.
— Ты боишься, что ложь пошатнет твое положение?
— Да, боюсь.
— Но я же тебе говорю, никто об этом не узнает.
— Ладно, я подумаю.
Обед подали только к трем часам. Старая история. Теперь-то я постиг всю эту премудрость. Из уважения к гостям обед сколько возможно оттягивали, и закуски заблаговременно не подавали. Как же! Это могло обидеть Сяо Чжун-но: не накормил, мол, друга досыта. Будь я в гостях один — и это меня бы не спасло. Закуска, появившаяся на столе перед обедом, оскорбительно ухмылялась бы: глядите, как он беден, даже позавтракать досыта не в состоянии! И я хоть и был чертовски голоден, не проронил ни звука, боясь обнаружить плебейские наклонности.
За обедом хозяин все расспрашивал меня о мире людей. Он поинтересовался, правду ли говорят газеты, будто я отрицаю факты, изложенные в докладе Вэй Сань-шаня.
— Да, отрицаю, во имя фактов.
Он ответил, что по этому поводу ничего сказать не может. Он врач и в вопросах истории полный дилетант. Ему думается, что в докладе доктора наук ошибки быть не может, но и в моих возражениях, бесспорно, есть здравый смысл.
После обеда Сыма Си-ду снова заговорил о своем деле. Он так отчаянно умолял, становился на колени и плакал, причитая: «Спаси меня, спаси», что доктор в конце концов сдался.
«Настоящим,— написал он на листе бумаги,— я, невропатолог Цзян Соевая Подлива, свидетельствую, что крошка литератора-декадента Сыма Си-ду действительно страдает неизлечимым одряхлением нервной системы в резкой форме, аналогичной болезни Сыма Си-ду». И расписался.
Сыма Си-ду удовлетворенно поднялся со стула и бережно взял документ.
— Благодарю тебя. Во имя спасения друга ты принес в жертву свои принципы. Спасибо.