Я жалею, что меня не было в ту ночь в Гефсиманском саду, — я бы не уснула! Я и теперь не сплю эту ночь на Страстной — в память о Нем. А у меня какая длинная ночь спящих друзей!
Весна в Воркуте
В конце апреля солнце стало пригревать. Весна? С крыш, карнизов и балконов закапало. Начали таять великолепные, огромные воркутинские сугробы, эти горы и пригорки, по которым так весело бегали дети и беспризорные собаки. И вдруг стало видно, что никакие это не сугробы, а просто гигантские помойки. Некоторые достигали второго этажа.
Через несколько дней вновь ударил мороз, налетела метель. Снег опять запорошил помойки самым приятным для глаз образом. Теперь я уже знаю, что скрывается под этим пушистым снежком, и старательно обхожу все возвышенности. Но, увы, это почти невозможно, ибо невозмутимые воркутинцы протаптывают тропинки напрямик, по сугробам и по помойкам.
Вот теперь мне понятно, почему в шикарных приемных воркутинского «верхнего» начальства по персидским коврам бегают тараканы. Наташка уехала…
Воркуту замело майским снегом. Где-то скрипит, затворяясь за тобой, еще одна дверь. Тянет впасть в новую спячку — Наташка уехала! Больше мне ничего не покажут.
Приехала она, нашумела, упустила часть привезенных бумаг в мелкий омут местной кагебни, растормошила меня, закормила икрой — чушь какая-то. Но зато привела ко мне друга — Женю Пашнина. Сколько лет ходили к нему, а теперь вот он ко мне ходит, передачи в больницу носит. Принес лекарство для глаз: альбомы Модильяни, Шагала, Лотрека, Пикассо.
А Наташка все равно уехала!
Еще один подарок правосудия
Я давно уже заметила, что перестала видеть в сумерках. Сегодня проверила зрение — 0,07 оба глаза. Неужели это так серьезно? А как же путешествия, отложенные на старость? «Увижу ли Бразилию до старости моей?» Ведь этак и Мордовии не увидишь! Обидно.
«Если можно, пронеси чашу сию мимо меня! Но не как хочу, а как хочешь Ты».
Город ледяного дьявола
В Воркуте нет ни одной церкви! Ни одной!
Этот город построен по черному замыслу и на крови. Жизни здесь никогда не будет. Недаром здесь не хватает больниц и врачей. А стоит человеку уйти отсюда на год — город развалится, сгинет, а через пять лет уйдет в небытие. Нужны ли такие города? Уголь? Пожалуйста, добывайте уголь, но зачем заставлять людей обживать необживаемое, неживое? Дети болеют, женщины некрасивы и рано старятся, мужчины выглядят переодетыми каторжниками. И все считают деньги! Каждый семилетний воркутинец знает, сколько стоит цветной телевизор!
И вновь закрытые двери…
Псориаз начался у меня еще в тюрьме. Врачи очень хорошо знали, что север мне противопоказан, но я уже писала о том, что такое тюремные врачи. В Воркуте псориаз меня истерзал. И форма очень противная — экссудативная. Впервые он покрыл меня всю, до ступней ног. По утрам я не могу встать на ноги до тех пор, пока не размочу все корки в горячей воде. Хожу и вспоминаю бедную русалочку — «будешь ходить по ножам и бритвам…» Болит и все тело. За что это мне?
Когда в 68-м году у меня начался псориаз, я не роптала: я считала, что несу свою долю наказания за чехословацкие события. А за что теперь? Пытаюсь объяснить это так: судьба решила сконцентрировать все беды, выпадающие на долю жертвы судебной расправы, чтобы я сразу всему научилась и все выдержала. Ну что ж, объяснение это ничуть не хуже любого другого. Но сомневаюсь, чтобы меня можно было сломить духовно через физические страдания, уж извините! Мы, бабы, народ выносливый!
Но почему ты мне не звонишь и не пишешь? Забыл? Нет. Беда? Но какая? От кого я узнаю, где ты и что с тобой?