«Над горами, над долинами летят быстрые тучи, то и дело роняя дожди. Ущелья гремят потоками, взбух и помутнел Чирчик, а тучи летят без конца; дожди барабанят по камышовым крышам, по улочкам Кумкишлака; листва тополей трепещет в мокром воздухе и срывается в грязные лужи».
Все. На этом автору следовало бы остановиться. Но он не остановился. Он все описал: осень, погоду, место действия. Там дальше будет еще на страницу погоды-природы.
Это советский писатель, времени у него много, места в книге много, поэтому он охотно поговорит и о лете, и о полях, которые зеленели, потом зазолотились, т.к. созрел урожай, - и т.д… Вот и ответ на вопрос, почему описания природы обычно читаются по диагонали. Там много ненужного. Ненужного мне, читателю.
Если подробностей в описании пейзажа много, значит, эти подробности должны работать: служить укрытием, стать препятствием, быть объектом приложения сил (большое поле, которое надо вспахать, или бескрайний лес, который надо перейти). Природа ради природы или как нечто, что оттеняет настроение персонажа, - для этого достаточно, по моему мнению, маленькой детали, загогулины наподобие иероглифа, а в ряде случаев подробности вообще излишни: достаточно сказать – «дождь», «ночь», «буря». Если буря, то зачем она потребовалась в сюжете: сорвать с героя шляпу, загнать его в дом, подчеркнуть плохое или хорошее настроение, сбить с пути? А если буря просто так, то зачем описывать все эти гнущиеся деревья? Мы что, бури никогда не видели? «Валы волн, набрасывающиеся на скалы», «разорванные тучи, несущиеся по небу…» Я вас умоляю! Кто станет это читать? Кому это вообще надо?
Но это, конечно, взгляд сугубого прагматика.
Кроме того, существуют и описания природы, которые мне нравятся, и даже русские стихи, которые я понимаю, люблю и знаю наизусть. Везде найдется место исключению, потому что чтение – не точная наука.
"Романы взросления"
00:00 / 28.09.2018
Считается, что человек любит говорить о самом себе. Любит, когда с ним разговаривают о нем самом. Читает в книгах «себя». Наверное, в какой-то мере так оно и есть. Возможно, с наибольшей силой это проявляется в подростковом возрасте, когда взрослеющий человек внезапно обнаруживает, что мир не такой, каким казался еще в прошлые каникулы, и что он сам, подросток, тоже совершенно неожиданное существо. Жуткую догадку насчет родителей – что и они не только источник благ, наказаний, правил и карманных денег, - подросток старательно гонит от себя…
Вот тут самое время для «романа взросления» - для книги, которая поговорит с подростком о нем самом и о том, что такое, в первом приближении, «реальный мир». Позднее, набравшись сил и «мяса» (во всех смыслах, в том числе и в физическом), человек уже получает возможность немножко этот мир изменить, обустроить себе там берлогу, больших или меньших размеров, - но для подростка самое главное – познание. Он должен собрать информацию о том континууме, где, как выяснилось, он находится.
Обычно кажется, что ребенка в мир «выбросили» обстоятельства, но на самом деле когда подходит возраст – а «обстоятельства» почему-то не наступили, - ребенок с успехом моделирует их сам при помощи знаменитого подросткового бунта.
О подростках пишут много и постоянно, поскольку тема благодарная и фактически неисчерпаемая. Однако очень немногие из современных книг не могут быть заменены гораздо более качественными аналогами из прошлого: «Убить пересмешника» и «Над пропастью во ржи».
Советские аналогичные произведения выводили подростка в мир революционного подполья («Динка»), гражданской («Школа») или Великой Отечественной войны («Васек Трубачев»). Потом уже наступило прекрасное советское безвременье, когда конфликты, необходимые для взросления, приходилось изобретать искусственно («Вам и не снилось»).
Все эти вещи не обладают чертой, которая присуща книгам «Убить пересмешника» и «Над пропастью во ржи»: они не универсальны. В них слишком велика привязка ко времени, к эпохе, к конкретным историческим обстоятельствам. «Убить пересмешника» - при всей конкретности ситуации, - гораздо более универсальная вещь, чем тот же «Васек Трубачев». Почему? Может быть, потому что нам не обязательно вникать во все тонкости американской социальной истории, достаточно просто обостренно реагировать на несправедливость, источник которой может быть любым.
Вот для Васька Трубачева необходимо советское воспитание, Великая Отечественная, советские представления о коллективизме, товариществе, любви к Родине. Оптимизм, в частности, и твердая вера в Победу. А для девочки Глазастик – для нее нет каких-то необходимых социальных условий, потому что у нее же есть Папа. Он – ее столп и утверждение истины. И такого папу может породить любое общество и любая эпоха.