Я ответила: потому что имея хоть какое-то отношение к двадцатому веку невозможно пройти мимо Солженицына, как бы к нему ни относиться.
И вспомнила случай, когда обнаружила в школьной сумке дочери сокращенное издание «Архипелага ГУЛАГ», на серой бумаге, в серой обложке и с нарочито «намалеванным» названием, издание как бы имитировало «самиздат». Первое мгновение, может быть, долю мгновения – эмоциональный толчок: так, кто это видел, кому она показывала, с кем об этом говорила. Не страх, нет, просто рефлекторная, воспитанная осторожность. На всякий случай. Я росла во времена, которые диссиденты называли «вегетарианскими», но неприятные прецеденты все же бывали.
Потом я спросила: «Кто дал тебе эту книгу?» Дочь ответила: «Школьный библиотекарь»…
Значение Солженицына сейчас - как исторической фигуры двадцатого века, - еще и в том, что он являет собой наиболее полное воплощение образа «поэта-пророка». Собственно, об этом говорила Н.Д.Солженицына, когда отвечала на вопрос, в чем он актуален до сих пор. Оставляя в стороне фактическую и содержательную часть, - действительно ли Солженицын все правильно предсказал и от всего правильно предостерег и т.д., - чисто литературно, в контексте литераторском, мы видим именно «пророка». Все подчинено этому образу, и внешний облик, и речения, и окружение, и творчество, и наследие, и наследники. Впервые в жизни меня поразила именно цельность этого облика, стилистическая безупречность его. Наверное, в двадцатом веке никто полнее такой образ не воплотил. В девятнадцатом таковыми были Лев Толстой и Виктор Гюго. Быть «поэтом-пророком» - особого рода служение, сопровождаемое особого рода искушениями. Можно было знать это о Солженицыне чисто теоретически, но на презентации «Крохоток» я вдруг это прочувствовала как-то очень глубоко. Это был по-настоящему интересный и сильный опыт.
Что я думаю о «поэтах-пророках»? (Под «поэтами» разумею литераторов, не только стихотворцев). Мои мнения спорные, но выскажу.
Пророками не становятся, а рождаются. Подобный склад заложен с самого начала в характере человека. Чем бы он ни занимался, хоть кулинарией, он непременно будет вещать и пророчествовать.
Пророк говорит не о будущем, он не предсказатель, он оценивает настоящее, но «оценивает свыше».
Оценка «свыше» литературным пророком на самом деле производится в меру его личного понимания, которое он вполне искренне может считать и откровением.
Свои пророчества он сначала вкладывает в форму литературных произведений, потом переходит на публицистику и начинает говорить «в лоб», но его все равно плохо понимают.
Чаще всего, впрочем, понимать особо нечего, потому что такой пророк говорит от себя, а сам он представляет собой «только» человека, пусть даже и масштабного.
Наследие такого человека вызывает споры и спустя много лет после его смерти.
Без них литературный процесс, несомненно, сильно бы обеднел, а множество мемуаристов и диссертантов осталось бы без куска хлеба.
С ними интересно и иногда скандально.
Не думаю, что блогеры, даже склонные вещать в своих бложиках о судьбах мира, тянут на такую роль. «Поэт-пророк» обычно тяготеет к эпопеям, к большим текстам, часто неповоротливым, как «царь-танк», но масштабным и впечатляющим. Дискретное мышление блогера породить подобное не способно. Впрочем, будущее покажет. Хотя в случае с Солженицыным еще в период «Одного дня Ивана Денисовича» было уже понятно, какого уровня эта фигура.
После бытия
00:00 / 17.12.2018
Мемуары – один из самых любопытных литературных жанров. Даже не «интересных», а именно любопытных, поскольку зачастую они именно удовлетворяют это наше, иногда почтенное, иногда не слишком почтенное, чувство. Мемуары подводят некий итог. Отбор биографических (жизненных) фактов для изложения их в мемуарах – крайне немаловажный вопрос, фактов-то за долгую жизнь набралось море (впрочем, их и за короткую жизнь набирается немало), о чем вспомнить – о чем забыть, какими словами подать историю – все имеет значение. За словами не спрячешься, сколько бы человек ни пытался представить себя в мемуарах в самом лучшем свете – слова раскроют его таким, каков он есть. Помню, какой ужас меня охватил, когда я раскрыла мемуары красавицы жены прославленного маршала и обнаружила там концентрированную желчь: женщина бойко, ядовито сводила счеты со всеми своими обидчиками. Обидчики эти заняли лучшие комнаты в гостинице или успели перехватить дачку, на которую сама эта маршальская супруга положила глаз. Попутно попинала она и сослуживцев мужа: в угоду официозной мифологии наврали про смерть такого-то (не был он героическим разведчиком, а был он обычным мародером), и про такого-то тоже наврали, ничего он не герой, просто алкоголик; а сами-то орденами обвешались и обзавелись квартирами и брульянтами…