После того как 3 ноября англичанина выкрали в Будапеште сотрудники советской и венгерской служб безопасности, его менее чем через двадцать четыре часа самолетом доставили в Москву. В Будапешт Винн ехал с тревожным чувством, так как после встречи с Пеньковским, состоявшейся в июле, он уже точно знал, что оба они находятся под пристальным вниманием советской контрразведки. Однако Винн отдавал себе отчет в том, что, уклонившись от участия в заранее согласованных переговорах в Будапеште, он тем самым лишит Пеньковского последней надежды представить их встречи в Москве за обычные деловые контакты. После почти двухнедельного пребывания в Венгрии англичанина арестовали.
Винна доставили на Лубянку и стали допрашивать. Допросы проводили генерал и его помощники. Порой обращались с арестованным отнюдь не вежливо. Англичанину предъявили вещественные доказательства, свидетельствующие против него и Пеньковского. Среди них были фотографии, снятые во время их встреч, и магнитофонная запись их последнего разговора в номере гостиницы «Украина». В конце концов ему и Пеньковскому устроили очную ставку и перекрестный допрос, который явился прелюдией к судебному процессу.
По словам Винна, он поначалу надеялся, что единственным обвинением, которое ему предъявят, будет передача свертков с подарками, которые он всегда привозил Пеньковскому. Однако проводивший допросы генерал вскоре дал понять Винну, что их с Пеньковским обвиняют в шпионаже. Винн должен был доказать, что ему не было известно, какого рода информацию он передавал от Пеньковского и какие инструкции доставлял с Запада советскому полковнику. Советский суд согласен был представить Винна жертвой британских спецслужб, человеком, которого «методом шантажа и угроз заставили выполнять грязную работу».
При встрече один на один, а такая состоялась на Лубянке, Пеньковский просил Винна сотрудничать с органами советского правосудия во время открытого суда. «Меня наверняка расстреляют», — сказал он. И добавил: «Они обещали сохранить мне жизнь» — при условии, что Винн будет сотрудничать.
Ясно, что КГБ также обещал Пеньковскому не трогать его семью, если он и Винн исправно исполнят отведенные для них на суде роли. Винн согласился сотрудничать с КГБ, но в определенных пределах — после шести месяцев, проведенных им в одиночной камере на Лубянке, у него просто не оставалось выбора. Для англичанина было очень важно последовательно отстаивать свою позицию.
Любому человеку на месте Винна требовалось проявить большое мужество. Он не был разведчиком, а занимался бизнесом и роль связного выполнял, поскольку так сложились обстоятельства и потому, что, как патриот своей страны, сознавал важность этой миссии.
Можно легко представить, как чувствовал себя Пеньковский во время допросов, но он даже не пытался скрыть истинных мотивов своей шпионской деятельности. Он рассказал, что его основной целью была помощь не Западу, а своему народу, но только вряд ли эту фразу могли позволить Пеньковскому повторить в суде. (Интересно, что последнее слово обоим подсудимым было предоставлено на закрытом заседании суда.)
Адвокатов Пеньковского и Винна допустили к своим подзащитным только после того, как сотрудники КГБ закончили допрашивать арестованных. (Защитник англичанина, который в зале суда почти во всем соглашался с обвинителем, позже предъявил своему клиенту счет на солидную сумму.)
Советская пресса изо всех сил старалась представить разоблачение Пеньковского как блестящую работу чекистов. В конце 1965 года вышла в свет небольшая брошюра в бумажной обложке, озаглавленная «Фронт тайной войны»[63]. В ней некий подполковник КГБ Александр Васильевич Гвоздилин, очевидно, главный следователь, допрашивавший Пеньковского, изображен в лучших традициях шпионской литературы. Начинается брошюра так: «В тот промозглый ноябрьский вечер в одном из окон здания на площади Дзержинского в Москве свет горел дольше обычного… Александр Васильевич откинулся на спинку стула, закрыл свои уставшие глаза, и тут перед ним, как в калейдоскопе, промелькнула большая часть того, что ему удалось обнаружить и услышать за последнее время…»
Авторы «Фронта тайной войны» продолжают свое полное драматизма повествование: «Только под давлением неопровержимых фактов, представленных следователем, Пеньковский наконец-то признался, что он шпион… Он еще долго пытался выгородить себя, путано говорил о конкретных фактах его шпионской деятельности… Однако острый ум и терпение Александра Васильевича, его логическое мышление и опыт ведения расследований дали свой результат…»