Книга Исход обошлась практически без слез, если не считать плача младенца Моисея — «и вот, дитя плачет», — оставленного в тростниковом лукошке на нильском берегу. Та же сухость свойственна Книге Левит. В Числах слезы встречаются, но, скажем так, обезличенные: плачут «сыны Израилевы» — кто, мол, накормит их мясом, зачем ушли они из Египта? — а «весь дом Израилев» оплакивает Аарона, брата Моисеева. Во Второзаконии Моисей провозглашает: чтобы стать женой «сына Израиля», плененная женщина должна совершить ритуал очищения, непременная часть которого — плач по своим родителям. А в конце этой книги «сыны Израилевы» уже оплакивают самого Моисея.
После Пятикнижия дело пошло быстрее.
Не обнаружив плачей в Книге Иисуса Навина, я взялся за Книгу Судей. Выяснилось, что и там по разным поводам плачут главным образом безымянные «сыны Израилевы» и лишь в двух случаях слезы текут по щекам вполне определенных живых людей: несчастной дочери Иеффая Галаадитянина, которую отец, обезумев от страстного желания разгромить врагов, приносит в жертву Богу за победу над аммонитянами (я-то по невежеству думал, что к тому времени евреи упразднили человеческие жертвоприношения), и хитрой жены Самсона — семь дней лила она притворные слезы, чтобы выведать у мужа разгадку его байки про мед, добытый из мертвого льва.
В коротенькой Книге Руфи «подняли вопль и плакали» обе снохи Ноемини, не желая расставаться со своей свекровью. Зато в Первой книге Царств я снова нашел плаксивого героя — Давида.
Книга начинается с того, что Анна, будущая мать пророка Самуила, горько плакала по причине бесплодия — «Господь замкнул чрево ее». А далее, с перерывами, идет немалая череда рыданий Давида. Вот он плачет, прощаясь с заветным другом Ионафаном: «...и целовали они друг друга, и плакали оба вместе, но Давид плакал более». А вот Саул, тронутый благородством ставшего врагом Давида, «возвысил... голос свой, и плакал. И сказал Давиду: ты правее меня; ибо ты воздал мне добром, а я воздавал тебе злом». А потом Давид оплакивал вместе со всеми пленение амалекитянами женщин и детей.
Уже во Второй книге Царств Давид оплачет Саула и Ионафана «плачевною песнью», а потом и Авенира, «начальника войска Саулова». Плакал он и о занедужившем сыне, рожденном Вирсавией, плакал, и постился, и молился, но как только узнал, что младенец умер, то умылся, «переменил одежды» и «потребовал, чтобы подали ему хлеба». Объяснил же сию перемену Давид просто: пока ребенок болел, он плакал и молился, надеясь, что «дитя останется живо», а после смерти сына слезы потеряли практический смысл. Такой вот рационалист этот Давид: раз Бог глух к слезам, нечего и время терять.
Вопияла горько Фамарь, которую обесчестил, после чего прогнал сын Давида Амнон, а потом, в свой черед, плакал Давид об Амноне, убитом по приказу другого его сына, Авессалома, а еще позже — о самом Авессаломе, убитом в войне с отцом, и этот последний плач стал одним из самых цитируемых мест Библии: «Сын мой Авессалом! сын мой, сын мой Авессалом! о, кто дал бы мне умереть вместо тебя, Авессалом, сын мой, сын мой!» Красиво и трогательно, а? Вот и Фолкнера проняло. Но та еще семейка была у этого Давида.
Плакал там и некто Фалтий, у которого Давид отобрал жену Мелхолу. Наблюдательный Меир Шалев, тронутый горем малоизвестного библейского персонажа, обращает внимание на стилистический прием повтора, использованный в соответствующем стихе: «И пошел с нею [Мелхолой] муж ее, шел и все плакал и плакал, до Бахурима». В синодальном переводе этот прием утрачен: «Пошел с нею и муж ее, и с плачем провожал ее до Бахурима».
Плакала Вирсавия по мужу своему Урии Хеттеянине, убитому по подлому умыслу Давида, сотворившего это «зло в очах Господа».
В Третьей книге Царств Давид помер, и никто по этому поводу не рыдал: хотя чему уж тут удивляться, тот еще тип был этот Давид. При этом, надо отдать ему должное, псалмы его прекрасны, что лишний раз доказывает совместность гения и злодейства. Один стих из сто девятого псалма, правда, поставил меня в тупик: «Сказал Господь Господу моему: седи одесную Меня...» Ну, думаю, у Давида Бог сам с собой разговаривает, экий абсурдист этот Псалмопевец, или как там этот прием называется... Кинулся за разъяснением к мудрому Рафаилу, тому, что так любил свою собаку Лотту. И незамедлительно получил ответ: это, говорит Рафаил, не Давидовы выкрутасы, и ничего тут абсурдного нет. Просто переводчик допустил ляп, а редактор его не поймал. На самом деле в оригинале, на иврите то есть, написано: «Сказал Господь (Адонай) господину (адони) моему». Но слова «Адонай» и «адони» пишутся одинаково (заглавных букв в иврите нет), а отличает их только огласовка. Переводчики имели текст без огласовки и перевели втупую, а задуматься над получившейся бессмыслицей не удосужились.