Souvenir, souvenir, ay!
Например, такой миманс: бьешь себя кулаком в грудь, потом ведешь ладонью ото лба вниз, как бы разделяя себя пополам, далее проводишь той же ладонью по горлу, оттягиваешь уголки глаз в стороны и — показываешь две фиги. Ровесники-то помнят смысл: моей половине до зарезу нужны китайские босоножки. О китайские босоножки, мечта женщин пятидесятых годов... Такие были у мамы.
Или — танец «дворников» на ветровом стекле в фильме «По главной улице с оркестром». О чем картина — забыто начисто, а танец этот остался.
Что еще там зацепилось, свернулось в уютный клубок и задремало до поры?
Милые физиотерапевтические словечки: синий свет, соллюкс, электрофорез, токи Бернара, токи же, но Дарсонваля — ах, как красиво, он же, видимо, д’Арсонваль... Ну да, был такой Жан Арсен д’Арсонваль, французский физиолог, те самые токи придумал и вдобавок какой-то хитрый гальванометр.
А еще — хвостатый мальчик и волосатый человек чуть ли не на одной странице учебника биологии. Мальчик имени не имел, а волосатого звали Адриан Евтихиев, и он выглядел очень симпатичным. Хитрющий костромской крестьянин успешно торговал своей волосатой рожей, с сынишкой Федькой, таким же волосатым, колесил по миру — правда, беспробудно пил и рано помер. А Федя, Федор Адрианович продолжал выступать под кличкой Йо-Йо и пользовался особенным успехом в викторианской Англии: любознательные дамы и джентльмены платили шиллинг и глазели на Dog Faced Boy, который бойко говорил по-английски и сносно по-немецки. Так что The Hirsute Kostroma People from the Primeval Russian Forests не бедствовали.
Или вот. В институтском подвале мы режемся в пинг-понг, на вылет. Игрок-то я был так себе. Дай Бог, чтоб средний. И вдруг — пошло. Высаживаю одного за другим сильных соперников. Бью справа и слева, принимаю гасы в трех метрах от стола. И так — полчаса. А потом — стоп. Проигрываю девочке-первокурснице, которая и ракетку-то взяла чуть ли не в первый раз. Что это? Да так просто, запомнилось.
Еще похожее. Слуха — никакого. А тут в машине, чтобы не уснуть, распелся, громко, точно попадая в ноты, и как вдарил: «Сла-а-а-адостно мне!» Сам собой восхитился — и опять же, конец. Вспышки удачи — застряли, увязли в памяти.
А с ними всякое другое:
— бабушкин грибок для штопки;
— тихий дачный вечер, и вся семья шпильками выковыривает косточки из вишни с малаховского рынка;
— сантонин, норсульфазол, красный стрептоцид; в аптеке на Солянке крутящиеся этажерки с заказанными снадобьями, порошки в бумажных конвертиках — их осторожно разворачивают, высыпают содержимое в ложечку, добавляют воды — и в рот, и тут же запить противную горечь;
— сосиски в буфете Третьяковской галереи;
— первый раз прощается, второй запрещается, а на третий навсегда закрываем ворота;
— по натяжке бить не грех, полагается для всех;
— морген фри, нос утри;
— приятной наружности, квадратный в окружности;
— чайный домик словно бонбоньерка...
Ой, приведу его целиком:
Там еще что-то было, но в целом — «Чио-чио-сан», ни дать ни взять. Пела шпана, а написали два еврея — Велвл Гуревич и Юлий Хайт — аккурат по следам пуччиниевской «Мадам Баттерфляй». Тут есть о чем поговорить.
Юлий Абрамович Хайт вообще-то славен бодрым «Маршем авиаторов» (тем, где руки-крылья, а вместо сердца пламенный мотор). Хотя за слова марша в ответе третий еврей, Павел Давидович Герман. Тот, прежде чем стать патриотом чистой воды, написал слова тягучего романса Бориса Ивановича Фомина «Только раз бывают в жизни встречи» и знаменитые «Кирпичики» на музыку (уж извините) Бейлинзона: