Цепляюсь за прошлое, как Гете на смертном ложе за арнику. Уж очень он уважал это целебное растение, Бог весть почему. Мы, правда, знаем от Бориса Леонидовича, как от нее, родимой, небо спекалось. С этими травками много любопытного. Вот, скажем, Гавриил (из старших ангелов) пользовал кофеем занедужевшего пророка Мухаммеда. А уж целебные свойства ядов вообще наталкивают на философские обобщения. Яды входят в лекарства и творят добро, ибо благоразумная дозировка отравы ослабляет ее действие, на манер прививки. И вот Ларошфуко переносит эту идею на пороки: те включаются в добродетели (друг без друга они и вовсе не существуют, как Бог и Дьявол), а благоразумие, смешивая их, ослабляет действие пороков и умело пользуется ими для противостояния жизненным невзгодам.
Забавно, кстати, что еще одно лекарство-яд, наперстянка, на латыни называется точно так же — дигиталис, ибо digitus по-латыни палец, то есть перст, по форме цветка.
Ну вот, до латыни добрались. Подобно ослику Иа-Иа с великой печалью смотрю в зеркало: душераздирающее зрелище. Сие есть тело мое.
Hoc est enim corpus meum
Больше тысячи лет тому назад усомнился в этом трезвомыслящий священник из местечка Ланчано: как же так, простой кусочек хлеба — и плоть Спасителя нашего, обычное вино — и кровь Его, да быть такого не может, все это лишь символы, оставленные нам, чтобы помнили о сказанном Им ученикам на Тайной вечере: сие есть Тело Мое, сие есть Кровь Моя... И словно в ответ на эти сомнения преломленная просфора в руках священника превращается в плоть, а вино в чаше густеет и становится кровью. Все это будто бы хранится много веков, и вот совсем уж недавно подвергается вполне-таки научному исследованию и оказывается тканью сердца человека с миокардом, эндокардом и блуждающим нервом и кровью группы АБ в пяти шариках, а чтоб чудо было совсем расчудесным, каждый шарик этой крови весит ровно столько, сколько весят все пять...
Хотите верьте, как говорил Евгений Леонов в финале «Полосатого рейса», хотите нет. Я бы и не хотел, но от пионерского неверья потихоньку отхожу, отползаю — старость, видимо. Чай успокоительно-целительный пью, то мятный, то ромашковый...
Ромашковый луг
Пригнув рога к мокрой траве, медленно и чутко движется рыжее животное на крепких ногах с раздвоенными копытами. До реки недалеко: только обогнуть каменный зуб с нахохленной птицей — высоко-высоко, куда не доползла наглая плеть повилики, да протиснуться сквозь пролом в стене, да миновать это странное голое место, где ноги разъезжаются на чем-то гладко-жестком, как река в холодную пору, когда в лесу голодно и рот режет от горькой коры, да по мшистым уступам спуститься к вязкому берегу, войти в воду и пить, пить...
Волк прокусил шею, прежде чем животное успело поднять морду и встретить его рогами. Солнце совсем поднялось, когда серое семейство, бросив растерзанную тушу, затрусило к лесу. На берег, осторожно ступая и сжимая в руке толстую палку, вышел человек в коротких широких штанах, чунях и шапке с длинным козырьком. Оглядев тушу, отбежал к высокому каменному уступу, под которым обнаружился тонкий железный лист с там-сям пробитыми отверстиями. Человек поводил ладонью по выпуклым знакам, складывающимся в узорную строку: RESTAURANT. Постоял. Стряхнув задумчивость, развернул свитую из травы веревку, опоясывающую его в несколько колец, приладил ее к дыркам в железе и подтянул лист к туше. Задвинул гору мяса на лист и поволок добычу по скользкой жиже вдоль берега — к заводи, где оставил плот. Под тяжестью туши плот осел, а когда он и сам ступил на бревна, ушел под воду. Но плавучести не потерял. Человек взялся за шест.
Лес подбегал к реке с обеих сторон. Здесь безопасно. Синие сюда не суются. Ниже на правом берегу лес редел — его сожгли синие, чтобы не дать незаметно подобраться к Зазаборью. Говорят, еще ниже, если плыть много дней, есть другое Зазаборье, где синих нет вовсе. И бояться там нечего, если не подходить к самой стене. А пришедший с восхода старик рассказывал, что знает еще одно Зазаборье, громкое — там не смолкает грохот и все синие глухи. А еще есть Зазаборья ядовитые, люди в них не живут, есть вонючие... А вот это надо бы миновать поскорее — у излучины за сплошной стеной громоздились высокие сверкающие постройки. Благо течение здесь быстрое. Ну вот...
Плот заскользил дальше.
Дежурный-3 сел на узкий топчан и закивал: да, да, иду. Не успел надеть китель и нажать кнопку раздачи, как Дежурный-2 уже занял его место и закрыл глаза. Третий запил кофе студенистую пирамидку и отправился в зал. С сегодняшней смены ему станет легче: из трех рядов абонентских дисплеев в его ведении остался один, два других передали очередной тележке. Разумно, конечно, работают они не хуже, да еще круглые сутки. Ишь разбежалась: он посмотрел вслед бесшумной платформе — она скользила вдоль стеллажа с дисками и ловко орудовала манипуляторами. Да, библиотекарей почти не осталось. Скоро и его... Эту мысль Третий отогнал, переписал заказы и поплелся к стеллажам. Предельное внимание, говорил он себе, поглядывая на табло штрафных очков. Вчера он перепутал в дескрипторе «инстилляцию» с «инсталляцией» и получил семь ударов по 250 вольт. До сих под саднило кожу на запястье. Что у нас тут? Автор: Транспьютер VASJA. «Оптимизация поголовья разумных самовоспроизводящихся биосервосистем». Третий нашел диск и бросил в корзинку у пояса. Автор: Суперкомп PETJA. «Сопоставление эффективности европеоидных и монголоидных биосервов мужского пола в период пубертации при выполнении работ, требующих повышенного внимания». Второй диск лег в корзинку. Автор: Логицессор KOLJA. «Методы экономичной элиминации и утилизации разумных биоструктур по истечении срока службы». Все заказы на одном стеллаже — бывали и раньше удачи, но чтоб так...