Выбрать главу

Так на чем я давеча остановился?

Да, от неверья пионерского отползаю. Правда — на заранее подготовленные позиции. Окопался рядом с Альбертом Эйнштейном: «Я верю в Бога Спинозы, который проявляет себя в гармонии Мироздания, но вовсе не в Бога, который хлопочет о судьбах и делах людей». Этот мудрец смиренен, он признает свою (мою, твою, всех) интеллектуальную слабость, невозможность осознать природу и собственно человеческое бытие, но не представляет персонифицированного Бога, который следит за судьбой людей, награждает или карает их, который непостоянен — то мстителен, то милосерден, — как обычный человек. Эйнштейн восхищается строением Вселенной, непостижимой ее красотой, но не принимает идею жизни после физической смерти — ее рождает страх или эгоизм слабых душ, говорит он. А уж такая вещь, как нравственность, — это наше, человеческое, и никакого отношения к Богу не имеет: не нужна она Ему, а нам без нее никак нельзя.

Вот и я потихоньку пригреб сюда, поближе к Эйнштейну и Спинозе, хотя в бравом своем прошлом, совсем недавнем, бодренько соглашался с Лапласом, который в ответ на удивление Наполеона, не нашедшего упоминания о Боге в труде ученого об устройстве Вселенной, спокойно заметил: «Эта гипотеза мне не понадобилась, гражданин первый консул».

Правда, путь был извилистый, да и вряд ли я его завершил.

Вот, скажем, Разум (Творец, Демиург, а то и целая команда творцов: слово «Элогим», переведенное как Бог в первом же стихе Ветхого Завета — бэрейшит бара Эло’им, — на самом деле имеет форму множественного числа — божества) создал Вселенную — почему бы и нет, ведь откуда-то она появилась, развернулась в Мироздание согласно программе, а программы без Программиста не бывает. Сотворил Он пространство, сгустки материи, пустил все это хозяйство в движение («завел часы» — стало быть, и время сотворил), а потом перешел к живой природе, запустил эволюцию, та, под Его, допустим, присмотром создала бесчисленное множество тварей, и в конце концов появился венец творения. И вот обнаглевший венец принялся обозревать созданное Создателем (сотворенное Творцом) с высоты птичьего полета. И что же увидел?

А вот что. Оказывается, все живые твари — всего лишь звенья пищевой цепочки (это если по-научному, а по-простому — все они жрут друг друга, иначе подохнут). По этому поводу один из «венцов», снабженный не только разумом, но и поэтическим талантом, написал:

Так вот она, гармония природы, Так вот они, ночные голоса! Так вот о чем шумят во мраке воды, О чем, вздыхая, шепчутся леса! Лодейников прислушался. Над садом Шел смутный шорох тысячи смертей. Природа, обернувшаяся адом, Свои дела вершила без затей. Жук ел траву, жука клевала птица, Хорек пил мозг из птичьей головы, И страхом перекошенные лица Ночных существ смотрели из травы. Природы вековечная давильня Соединяла смерть и бытие В один клубок, но мысль была бессильна Соединить два таинства ее.

Ну а последнее звено в пищевой цепочке — конечно же мы, люди. Нас нынче почти никто не ест, а мы едим всех! Ура! А с особенным усердием режем себе подобных, хотя в пищу их, за редким исключением, не употребляем. Но тут к Творцу претензий быть не может: Он же одарил нас, как утверждают богословы, свободой воли. И вот, пользуясь этим даром, верующие всех полов и конфессий пустились во все тяжкие: язычники усердно уничтожали христиан, христиане — язычников, а покончив с ними, правильные христиане стали уничтожать неправильных, правильные мусульмане — неправильных, и все они дружно — евреев. Одно слово — свобода воли. И что, за всем этим приглядывает Бог? Тогда зачем к Нему обращаться? Грехи и раскаяние, милосердие и жестокость — это наше, человеческое. И вера рождена человеком, и великий след от нее в нашей истории, в нашей жизни — страшен и прекрасен. Куда ж мы денемся от крови и темного невежества — и от сверкающих взлетов мудрости, самоотвержения, поэзии, музыки, живописи, архитектуры. Всё она, вера... Вот и я, в безверии живущий, открываю наугад Псалтирь, или Екклезиаста, или Иова — и... Завораживает. Рожденный женою, краткодневен и пресыщен печалями... Да что там я — три века назад, вчитавшись в это чудо Ветхого Завета, вполне себе православный и доброго дворянского рода капитан-поручик Александр Артемьевич Возницын призадумался, увлекся духовными беседами с ученым иудеем Борухом Лейбовым и впал в жидовствующую прелесть, отверг новозаветного Спасителя. Донесла на капитана его жена Елена Ивановна — надо же, полная тезка моей, — не перенесла ее православная душа такого безобразия, стукнула в Московскую синодальную канцелярию. И после должного расследования, по решению Сената и повелению императрицы Анны Иоанновны, сожгли капитана вместе с соблазнившим его Борухом. И ведь знал Александр Артемьевич, что ждет его!