Вернемся, однако, к самому Владимиру. Как было принято среди широких слоев князей — славянских и не только — того времени, Владимир и его братья Ярополк и Олег друг с дружкой воевали. Когда Олег в бою с дружиной Ярополка погиб, Владимир — в то время князь Новгорода — дал деру в варяжские земли, набрал там крепких скандинавских парней и двинул на Киев. По дороге он захватил Полоцк, с особым чувством изнасиловал княжну Рогнеду на глазах ее отца Рогволода и матери, после обоих родителей повелел убить. Почему с особым чувством? А вот почему: какое-то время назад он к этой княжне сватался, а она имела неосторожность ему отказать, потому что не хотела «разувать сына рабыни», или на красивом старославянском — «розути робичича». Каково было такое слышать? Получай, сука! Дальше все сложилось для Владимира славно: Рогнеду он взял в жены, Киев осадил, выманил Ярополка как бы для переговоров, тут же его зарезал, а беременную жену киевского князя взял в наложницы. Что еще надо отметить: вокняжившись в Киеве, Владимир проявил похвальную религиозность, а именно воздвиг в городе капище с идолами шести главных славянских языческих богов — Перуна, Даждьбога, Стрибога, Хорса, Семаргла и Мокоши. А вот Велесом почему-то пренебрег. Не берусь сказать почему — оставляю это велесоведам. Ну и как истинный язычник не чурался князь и человеческих жертвоприношений: чего там, дело житейское, тем более что варяжская его дружина, вполне себе языческая, очень это дело одобряла. Было у него несколько вполне языческих жен и чуть ли не тысяча наложниц.
Казалось бы — жизнь удалась. Однако, куда ни глянь, все приличные государства обзавелись единобожескими религиями. Настало время выбирать веру, достойную великого князя, собравшего под свою руку большинство славян. Можно было принять иудаизм по примеру хазаров, из Хазарана приезжали послы, предлагали, но уехали ни с чем — видать, убоялся Владимир попасть под власть кагана, хоть и слабеющего, но еще влиятельного. Вызывались ко двору и проповедники ислама из Хорезма, латинской веры из Рима и греческой из Константинополя. Остановился Владимир на последней, поскольку это было условием престижного и полезного брака с византийской принцессой Анной. Ничего личного, только бизнес. Так Россия стала православной, а Владимир — святым. Святее некуда. Разве Петр — того, правда, не канонизировали, просто нарекли Великим. А тут мне попались черновики к рассказу, даже не рассказу, а скорее статье Льва Николаевича «Николай Палкин». Там есть портрет этого Великого, какой вряд ли где еще встретишь:
С Петра I начинаются особенно поразительные и особенно близкие и понятные нам ужасы русской истории... Беснующийся, пьяный, сгнивший от сифилиса зверь четверть столетия губит людей, казнит, жжет, закапывает живьем в землю, заточает жену, распутничает, мужеложествует... Сам, забавляясь, рубит головы, кощунствует, ездит с подобием креста из чубуков в виде детородных органов... Коронует б... свою и своего любовника, разоряет Россию и казнит сына... И не только не понимают его злодейств, но до сих пор не перестают восхваления доблестей этого чудовища, и нет конца всякого рода памятников ему.
Но мы вроде о Владимире. В чем же святость? В предпочтении полезного, выгодного на тот момент набора ритуалов? В принуждении своего народа эти ритуалы исполнять и беспощадном уничтожении тех, кто цепляется за веру предков и в новую идти отказывается? Или все же в милосердии, кротости, самоотвержении, помощи слабым и немощным?
Вот разгородили люди в мыслях своих мир, разделились (вопреки значению слова religare — соединять), сидят за стенами, упиваются своей правотой и презирают тех, что за перегородкой. А то и ненавидят. А то и убивают, умножая страдания. Есть и еще страдающая сторона в этой религиозной страсти: Бог. Каково Ему разбираться, кто прав, кто виноват, когда все к Нему взывают?
Ох, даже не знаю, что сказать. Помещу-ка здесь
Отступление № 5
К концу июля луг за оградой «Веселой пиявки» розовеет. Цветет иван-чай. Дождавшись часов десяти, когда просохнет роса, Елена Ивановна берет секатор и выходит за добычей. Срезанные стебли аккуратно укладывает в тележку Виталий Иосифович и везет за дом, в тень яблонь, где они с Еленой Ивановной устраиваются на раскладных табуреточках и приступают к делу. Со стеблей обдирают листья и цветочные кисти, нижние листья при этом стараются не брать — на них могут быть бобы, начиненные пухом, которому в дальнейшем продукте места нет. Все это тонким слоем рассыпается на большой холстине и подвяливается на ветерке. Потом листья с цветками скручиваются в тугие колбаски, по которым Елена Ивановна прохаживается бутылкой-скалкой, чтоб по возможности выдавить сок. Колбаски эти складываются в таз и под гнетом остаются там на ночь. Утром их нарезают на куски и укладывают в большую кастрюлю уже надолго, дня на три, время от времени перемешивая исходящую фруктовым духом массу. Все это называется ферментацией. Дальше — сушка. Хочешь получить зеленый чай, достаточно высушить его на солнце до светло-коричневого цвета. Но Елена Ивановна предпочитает чай черный и сушит прошедшую ферментацию массу сперва на сковородке, то и дело перемешивая, а потом досушивает на вольном воздухе, охлаждает и складывает в стеклянные банки. Получается зелье отменной пользы и целительной силы. Полезных микроэлементов и витаминов в иван-чае пруд пруди, а список хворей, от которых этот чай помогает, мог бы занять все оставшиеся страницы моей тетрадки. Поэтому укажу только, от чего он точно не помогает (на себе испытал): от лени. В силу этого отступление заканчиваю. Замечу только, что в старые времена чай этот, называемый копорским (видать, жители села Копорье, что недалеко от Петербурга, горазды были его выращивать), теснил чаи индийские и китайские, сам государь с семейством его кушать изволил. Потому Ост-Индская чайная компания очень старалась от конкурента избавиться, распространяла о нем гнусную клевету и даже, злым языкам если верить, отвалила Владимиру Ильичу немалый куш, чтобы Страна Советов этот чай не производила.