— Настоящее.
— А… А разве это законно?
О, боги…
Вова тяжело посмотрел на спросившую:
— На моей земле я — закон. Я — единственный судья. Моё баронство. Мой порядок.
Говорил он негромко, но слова ложились, как свинцовые кирпичи.
Сидящие за столом люди несколько растерялись. Владимир Олегович обвёл их взглядом:
— Вы, когда сюда собирались, разве не поинтересовались: где, как вы будете жить?
— Ну… Нам обещали дома, землю…
— Защищать вас будет кто? В этом вашем доме? Вот вас, к примеру, женщина? Придут ночью, вас изнасилуют или убьют, дом ограбят. Сожгут. Или присвоят. И вас, например, присвоят. Будете рабыней. В бывшем своём доме хозяина и его гостей обслуживать. Во всех смыслах.
Второй женский голос спросил недоверчиво:
— Вы шутите? Это же… дикость какая-то…
Барон картинно развёл руками:
— Теперь вы в диком мире.
— Поздравляю с прибытием, — негромко пробормотала я себе под нос.
Женский край заволновался, обсуждая полученную информацию. И порицая, очевидно, предъявленные им факты. Как это могло помочь им в обустройстве жизни — не вполне понятно. Им хотелось, чтобы вокруг было цивилизованно, но без усилий, прямо так. Мда-а-а…
Один из сидящих за столом поднял руку.
— Да?
— Здесь у портала тоже, говорят, есть ваш двор?
— Есть, усадьба. Здесь вроде как ничейная земля, торговый городок. В порядке мы заинтересованы, так что мне лично не хотелось бы, чтобы вас по-быстрому перерезали.
— А почему нас должны перерезать? — испуганно спросил ещё один женский голос.
— Да потому что защищены вы примерно как бродячий цирк! Стои́те с пафосом, нагло — может, у вас какие ништяки есть, нужные правильным и рассудительным людям, которые умеют защищать своё добро? Понт на первое время хорош, пока ушлые людишки не поймут, что за ним ничего нет. Я бы больше двух недель спокойной жизни вам не дал. За две недели кому надо всё про вас расчухают и, как минимум, начнут вас щипать. Думайте, мужики. Говорите с начальством. И мало вас, и брони́ никакой, не говоря уж об оружии. Что эти дубинки? Смех один. С оградой вам что-то решать надо. Забор такой — от добрых людей. И хоть собачонку заведите, что ли, чтоб ночами караулила…
Барон поднялся, собираясь уходить. Тот же женский голосок, который возмущался дикостью рабства, обиженно спросил:
— Почему вы всё говорите: «мужики, мужики…» А как же женщины?
— Право голоса и участия в принятии решений предоставляется только тем людям, которые могут принять участие в решении проблемы. Что вы можете сделать для усиления обороны вашего посёлка?… Вот поэтому я и обращаюсь только к мужчинам.
— Но это же дискриминация?
— Добро пожаловать в средневековье.
ВЫ ЗАБЫЛИ!
Мы уже отъехали метров двести, когда сзади послышался крик той самой бабули, которая уговаривала жируху не нервничать:
— Девушка! Девушка-а-а!
Голос звучал скачка́ми. Судя по всему, бабушка бежала изо всех сил.
— Де-ву-шка-а-а!.. Вы за… ах-х-х… заб… забыли!..
— Тебе что ль кричат? — придержал коня Вова.
— Скорее всего. И чё я там забыла?
— Ну, не знаю…
Мы остановились.
— Девушка… Вы забыли… ох… — дышала она и вправду тяжело. — Голос… Голос Татьяне Филипповне…
— Во-первых, можете обращаться ко мне «госпожа баронесса». Во-вторых, кто такая Татьяна Филипповна?
— Вы разве не помните? — она неверяще смотрела на меня. — Соседка моя, полная такая…
— Эта невоспитанная баба, которая позволила себе орать на моего мужа?
В этом ракурсе ситуация выглядела вовсе непривлекательно, и бабушка замялась. Скорее бы они уже перестроились на адекват, а?
Я поморщилась:
— Видите ли, уважаемая. Если бы речь шла просто о муже и моих личных эмоциональных привязанностях — дело одно. Но эта хамка позволила себе орать на барона. На барона — вы понимаете? Правителя земель и всё такое. Да ещё и при его людях, а это усугубляет. Позволь она себе такое поведение непосредственно в баронстве, ей бы, скорее всего, сразу отрезали язык за хамство. И отправили на исправительные работы, лет на десять. Поскольку дело происходило на нейтральной территории, и вы новенькие — законов не знаете, правил… баронесса Белого Ворона — я — в своём неизъяснимом милосердии ограничилась лишь уменьшением громкости звука наглой бабе. А ведь могла бы не ограничиться.
Стоящие вокруг мужики согласно закивали — мол, да. Могла бы. Бабуля растерянно затопталась:
— Но ведь она едва слышно говорит…
— Она говорит! — рявкнул Вова, которому надоел разговор в пользу бедных. — Так что могла бы подойти и поблагодарить, а не пыхтеть по кустам!