Следующей нашей целью был заброшенный в джунглях городишко со звучным названием Пуэрто-Франсиско-де-Орельяна и встреча с неким субъектом по имени Пьер Касьен. Именно эти слова были начертаны неверной от принятой солидной дозы алкоголя рукой Виталия Андреевича на неровно оторванной четвертушке формата А-4.
Оказалось, что туда также можно попасть без труда — обычным рейсовым самолетом. Пока дела складываются превосходно. Однако не надо забывать, что так выразился и один человечек, сверзившийся случайно со сто второго этажа Эмпайр Стейт Билдинга, и пролетающий в чарующем свободном падении мимо пятидесятого этажа…
Город Пуэрто-Франсиско-де-Орельяна оказался обычной смесью строений старинного колониального стиля, а также современных дорогих вилл, банков, офисов, бутиков, непременных сувенирных магазинов и отелей. Последним, правда, было далеко до приютившего нас на пару дней Мариотта, но жить в них было можно. И лабиринт узких, выложенных булыжником улиц, с классическими зданиями из камня и необожжённого кирпича.
Удивительно, но сами жители города почему-то именовали его кратко и, на наш взгляд уничижительно — Эль Кока. Остановились мы в гостинице, высокопарно именуемой «Отель Эксельсинор», но по своему обслуживанию и комфортности, немногим лучше наших «готелей» в районных городках.
Возле отеля нам встретился местный полицейский, который нами почему-то заинтересовался. Надо было видеть, как он несет свое брюхастое тело, одетое в мятый поношенный мундир. Так у нас ходят только гаишники. Ну еще, пожалуй, аксакалы на востоке (но те — заслуженно). Он проверил наши документы и поинтересовался целью приезда. Туристическая версия ответа его, кажется, не очень убедила…
Неужели на наших лицах застыла порочная печать алчности? Пристально вгляделся в отражение своей физиономии с помощью большущего зеркала в фойе отеля. Да, нет — ничего этакого. Типичная славянско-туристическая внешность. «Облико моралле», как однажды выразился один из российских комиков. Старик приметил мои манипуляции с зеркальным отражением и понимающе ухмыльнулся.
Искомый француз оказался в городе личностью известной, портье к которому мы обратились за справкой, сразу же дал нам его адрес. Вообще, как давно я подметил, гостиничные портье являются самыми осведомленными людьми во многих, даже самых неожиданных вопросах.
Например, в Стокгольме мы наткнулись на очень странный памятник — на лужайке лежит друг на дружке кучка шаров на небольшом постаменте. Каждый шарик диаметром сантиметров тридцать. Мы его сфотографировали и стали строить догадки, что это за памятник такой. Долго строили различные версии: от «этими ядрами был потоплен вражеский флагман и выиграно решающее морское сражение» до «в память об изобретении шарикоподшипника». Поспрошали у прохожих — никто не знает. Это раздуло наш спортивный интерес, и мы продолжили расспросы. Не знали в близлежащих офисах и магазинах. Не знал уличный зазывала, приглашающий совершить туры по Скандинавии. Наконец, не знал и проходивший мимо полицейский. Ну и загадочка! И лишь портье нашего отеля, на случайный вопрос Старика о происхождении такого странного памятника, мгновенно дал верный ответ. Оказалось, что на той лужайке проходили соревнования под старинных викингов — кто дальше зашвырнет этот шар… А от отеля до того самого места, между прочим, было расстояние около километра.
Исполнив необходимые обряды гостиничного устройства, мы вызвали, с помощью того же портье, такси и двинулись в гости к Пьеру Касьену, загадочному незнакомцу, якобы, нежданно-негаданно обогатившему нашего приятеля.
Француз жил в собственном особняке колониальной архитектуры — может и небольшом по североамериканским или западноевропейским масштабам, но по меркам нашей страны, очень даже приличных размеров. Одиночеством и болезнью повеяло с самого порога… Но не буду о грустном, его и так впереди прилично. Главное мы, несмотря на мой скептицизм, таки добрались в нужное место и человек, к которому мы пришли не был мифическим или просто порожденным воспаленным алкоголем головушкой незабвенного Виталия Андреевича.
И все же без грустного не обойтись. Вид у нашего француза был просто ужасным. Несмотря на рост (выше среднего), весу в нем было не больше, чем в самой истощенной голодовками подиумной топ-модели. Его желтоватая кожа была просто прозрачной, сквозь нее просвечивались не только кровеносные сосуды всех форм и размеров, но и кости. И двигался он сродни киношным привидениям. Живыми оставались только глаза — большие, черные, умные и слегка настороженные.
Общий язык мы нашли сразу. Узнав, что мы из Беларуси, Пьер (так он сразу попросил его именовать), даже похорошел остатками румянца на худющем болезненном лице и стал жать нам руки. Мы прошли в большой зал, обставленный стариной мебелью какого-то хорошего темного дерева, и расположились в удобных креслах, рядом с, хорошей ручной работы, письменным столом. Его стены были обшиты панелями такой же древесины.
На стенах, без видимой упорядоченности, висели самые разнообразные предметы, большей частью различное старинное холодное оружие.
Из выпивки нам были предложены несколько марок французского, естественно, коньяка в тяжелых темных бутылках (думаю, урожая годов пятидесятых прошлого века), от которого мы, опять же естественно, не отказались.
Радушие хозяина объяснилось сразу же. Пьер оказался нашим земляком. Вернее будет сказать, что предки француза были литвинами чистейшей воды и проживали с незапамятных времен на территории Беларуси, носившей тогда название Великого княжества Литовского.
История оказалась интересной и заслуживает приведения ее здесь, правда, в сокращенном виде. Далекие предки Пьера Касьена происходили из старинного шляхетского рода с Пинщины, имели свой родовой герб и носили фамилию Касьянские. Один из них, Янош Касьянский, оказался неисправимым романтиком и, во время наполеоновского нашествия на Россию, возомнил себя спасителем отечества (земли Великого княжества Литовского были присоединены к Российской империи в 1792 году) и вступил со своей челядью в армию Наполеона. А точнее в польский корпус маршала князя Юзефа Антония Понятовского, входившего в состав французской армии.
Как не удивительно, пинский шляхтич прошел невредимым почти всю тяжелейшую русскую кампанию и был легко ранен лишь под Вильно, в стычке с русскими казаками. После этого он попал сначала в Париж, а затем, после второго и окончательного разгрома вновь созданной наполеоновской армии, выехал на жительство в Испанию, где и обосновался окончательно в городе Овьедо. Его сын возвратился в Париж в конце XIX века и получил французское гражданство. Ну и далее все Касьены-Касьянские проживали в Париже
Пьер Касьен, являлся таким образом, потомком в восьмом поколении того самого патриота-пинчанина. А в Эквадор он прибыл шестнадцать лет назад в поисках инкских сокровищ.
Далее я передаю наше общение прямой речью. При этом следует учесть, что я не являюсь знатоком испанского (на котором мы говорили) или французкого (на котором мог изъясняться Пьер) языков, поэтому мое изложение может показаться искушенному читателю чрезмерно сухим.
— Вы, конечно, удивлены, отчего я с вами так откровенен? — Пьер в очередной раз наполнил наши стаканы пахучим французским напитком поразительно тонкого вкуса.
— Н-ну…, - разноголосо и одновременно протянули мы со Стариком и засмеялись, взглянув друг на друга.
— Все очень просто. Во-первых, жить мне осталось считанные дни. Во-вторых, мы с вами, можно сказать, одной крови. И, наконец, в третьих, у меня никого не осталось… Ни родных, ни близких… Нет даже никаких наследников. В случае моей смерти все мое имущество должно перейти этому государству. Эквадору. Я полагаю, что это несправедливо, я начинал в этой стране с французским капиталом и здесь вложил все свои средства. По этим причинам вы для меня нежданный и счастливый случай, и я все, или почти все, хочу оставить вам.
— Это для нас весьма неожиданно, — пробормотал Старик, — мы приехали, чтобы купить у вас некоторые индейские предметы доколумбового периода. По рекомендации нашего друга Виталия Андреевича, который побывал у вас ранее.
— Деньги мне уже не нужны, — грустно сказал француз, да у меня их уже и не осталось — всё ушло на лечение моей болезни.