— Уже почти три, — поправил я ее.
— Только не говорите, что вы собираетесь…
Я кивнул:
— Да, я хочу выкопать его.
— И когда вы планируете исполнить эту… ужасную операцию?
— Сегодня, как только стемнеет.
— Но вы не в состоянии сделать это.
— Завтра я буду в еще более худшем состоянии. Флоренс, я должен сделать это сейчас.
— Один?
— С Оккамом.
Она раздраженно всплеснула руками.
— Судя по тому, что вы мне рассказали, он находится в еще более плачевном положении, чем вы. Это безумие. Вы знаете, что случится, если вас поймают? Это разрушит вашу карьеру, вас посадят в тюрьму.
Я встал, убрал сердце в ящик стола и запер его.
— Я знаю только, что если не сделаю этого, то никогда не спасусь от ночных кошмаров.
Она тоже встала и направилась к двери. Я видел, что она одновременно злилась и жалела меня.
— Желаю вам удачи, Джордж. А теперь извините, я должна проверить, как проходит дежурство.
Я услышал, как она удаляется по коридору, и решил, что чувство гнева в конце концов пересилило жалость.
Оставшуюся часть дня я пытался вести себя как ни в чем не бывало, старался попадаться на глаза всем, кроме Броди, который наверняка жаждал моей крови. Зато, если бы Броди пришло в голову поинтересоваться, где я был, мои коллеги наверняка сказали бы ему, что я весь день проработал в больнице. Впрочем, в тот момент я не особенно старался замести следы, поскольку нынешнее положение в больнице и будущие перспективы не особенно волновали меня.
Бродя по больнице и постоянно прислушиваясь, не раздастся ли поблизости голос сэра Бенджамина, я в глубине души надеялся, что случайно столкнусь с Флоренс. Я видел, что мое поведение расстроило ее, и переживал по этому поводу. Но, увы, мне так и не удалось найти ее. Приближалось время очередной встречи с Оккамом, я покинул палаты и направился во двор больницы. Вечерний воздух был холодным, стремительно темнело, и на улице за воротами больницы уже работал фонарщик.
Как и было условлено, нас ожидала лошадь. Старая кляча была запряжена в двуколку, которую обычно использовали для перевозки вещей или провизии. Конюх поприветствовал меня и без дальнейших расспросов, куда я направляюсь и что собираюсь делать, передал мне поводья.
— Я подойду через несколько минут, — сказал я ему. — Мне нужно кое-что подготовить, я должен быть уверен, что все в порядке.
— Не волнуйтесь, сэр, — ответил мужчина, похлопав лошадь по шее. — Старушка Салли с радостью подождет вас.
Теперь, когда мы с Салли познакомились, я почувствовал некоторые угрызения совести из-за того, что так пренебрежительно думал о внешнем виде лошади. Словно желая загладить свою вину перед ней, я тоже погладил ее. Салли фыркнула в ответ, из ее ноздрей вылетел пар.
Убедившись, что транспорт готов, я вернулся в кабинет. Я постарался не попасться на глаза рассерженному Броди, который спускался с лестницы в сопровождении одного из моих коллег.
— Если его нет в кабинете, то где же он тогда? — ворчал Броди на доктора.
— Я даже не знаю, сэр Бенджамин. Но весь день он был на дежурстве.
— Он приходит и уходит когда заблагорассудится и никогда не является в назначенное время — это недопустимо для профессионала. Клянусь, я доберусь до него раньше, чем здесь появится комиссия.
Я ждал под лестницей, пока они уйдут, прячась в тени и моля Бога, чтобы меня не заметили. Когда они свернули за угол, я побежал к своему кабинету — лучше всего прятаться там, где тебя уже искали. Я запер дверь и вытащил из ящика сердце. Положив его на стол, я открыл сердце и еще раз заглянул внутрь.
Кто-то постучал в дверь, а затем последовал тихий шепот:
— Это Оккам. Впустите меня.
Я слегка приоткрыл дверь и выглянул.
— Да ладно, дайте мне пройти.
Я посмотрел в коридор, убедился, что там больше никого не было, а затем схватил Оккама за лацкан сюртука и затащил его в кабинет.
— Ваш босс все еще разыскивает вас? — спросил он.
— Не обращайте на него внимания, — ответил я. — Только взгляните на это.
— Я рад, что вам удалось сохранить сердце.
Я проигнорировал его замечание.
Оккам склонился над столом и прищурился, чтобы рассмотреть в тусклом свете поврежденную медную оболочку.
— Она прогнулась.
— Это случилось под давлением, которое нагнеталось в клапанах. Некоторое время оно работало, а затем не выдержало напряжения. Торпеда умерла от сердечного приступа.
Оккам помрачнел.
— Как и Брюнель.
— Можно сказать, что так. — Я соединил две половинки сердца. — Но я уже не раз говорил, что я врач, а не инженер. Если бы я в свое время не пытался смешать эти две профессии, то, возможно, мы не попали бы в эту историю.