Но только подумал про плюс — опять минус. В самолете вдруг так запахло невкусно старой курицей, что даже на земле стали отворачиваться! И это — завтрак! Какое уж тут спокойствие!
Порылся я в рюкзачке. Прихватил кое-что из приправ и отправился к стюардессам, на помощь. Включил подогрев, добавил соуса, поколдовал, подрумянил — и совсем другое дело! У самолета крен выправился. Пассажиры вокруг аппетитно засопели. И за бортом обстановка переменилась. Все к самолету принюхиваются, узнают. Перчиков со спутника машет: «Борщик, привет!» На земле прохожие рот раскрывают, показывают: «Брось кусок, Борщик!» Я бы, честное слово, свой кусок бросил, да нельзя — самолет разгерметизируется!
Накормили по-человечески народ, и разговоры пошли веселые. Кто-то кричит:
— Я в Китае сто курток купил!
— А я собственные джинсы продал!
Сел я в проходе на край какого-то баула, смотрю — брюки. Целый тюк! А из ширинки чей-то нос дергается, а за ним — рот появился и знакомым голосом шепчет:
— Борщик, дай курицы!
Петькин! Сунул я ему в рот кусок курицы, спрашиваю:
— Ты откуда!
— Из Китая!
— А куда?
— В Америку!
— Зачем?
— Реализую сто штанов, куплю иномарку…
— Задохнешься!
— Нет! Я уже так весь мир облетел, весь мир повидал! Только не выдавай! Спрячь меня подальше и дыхало открой пошире. Мы же с тобой с одной палубы. Я тебе тоже, может быть, пригожусь.
«Да уж, — думаю, — ты пригодишься!» — но затолкал его под сиденье поглубже. Лети, смотри на мир дальше!
Но и тут вышло наоборот. Верите, пригодился! И не одному мне.
Вывалилась в Москве толпа барахольщиков, рассыпалась по улицам, как китайский базар. Самолет полегчал, полетел быстрей. Друзья подошли ко мне, в кабину пригласили: лети, смотри!
Лечу. Смотрю. Мелитополя родного не видно. Зато вон внизу, в селе, у бабки на плите яичница с салом жарится, бульба с укропом кипит, Мурзик гавкает. Это, понятно, наша родная суверенная Белоруссия. Вон целая очередь машин у границы скучает, туристы «Кильку в томате» продают. Банки на солнышке сверкают. Это наши в Польшу учиться бизнесу едут.
А вон в островерхом коттедже, за рейхстагом, мордастый мужик сардельки в кастрюлю запускает и то ли кулаком грозит, то ли приветливо приглашает. Это же Германия! Самая настоящая Германия!
Тут мимо нас что-то мелькнуло, и целая эскадрилья серебристых самолетов просияла куда-то вперед.
Я оглянулся на друзей: что это?
— А это, говорят, наш президент во Францию полетел договор подписывать.
Я даже плюхнулся в кресла. И вдруг слышу, Петькин подо мной шепчет:
— Борщик, пахнет плохо! Очень плохо!
Я огляделся.
— Да нет же! С земли!
Я наклонился, принюхался, бросился в кабину, спрашиваю:
— Парашют есть?
— Нет, — кивают. — А зачем, что случилось?
— Срочно сажайте самолет. В Париже на президентской кухне непорядок! Соус варят совершенно неправильно. И пахнет плохо, и булькает не так. Может не только президентский желудок расстроиться, а и международный договор!
Понятно, приземлились. Я — на такси прямо во дворец. Красивый, сказочный. Спрашиваю охрану:
— Это что, тот самый, из сказки про Кота?
— А ты что, уж не Кот ли в сапогах?
— Нет, — говорю, — я кок в сапогах. А это сейчас гораздо важнее! — Объяснил ситуацию и бегом на кухню. Смотрю, повара, как господа, толкутся возле кастрюль с какими-то приборами, что-то измеряют, проверяют, компьютерами щелкают, умножают. А запах еще гуще! Но ведь сколько морковку на капусту не умножай, суп от этого вкусней не станет! Тут нужно любовь к делу иметь и секрет чувствовать.
Достал я из рюкзака свой мешочек с приправами, травками, чесночком. Грибной мучицы в ступе натолок, чабрецом все приправил, запустил, вскипятил, помешал. И такой аромат по дворцу пошел, что сам президент на кухню явился. В прекрасном настроении. Ох, ах! Попробовал аккуратно ложечку подливы, головой закачал. Взял меня под руку, привел к себе в кабинет, посадил в свое кресло и говорит:
— Ну, мсье, удружили. И очень, кстати! Посидите, пожалуйста. А я какой-нибудь орден вам подыщу.
Вышел, а в это время телефон — дзинь! дзинь! Взял я трубку, а там шум, крик:
— Господин президент! Бунт! На дворцовые запахи наваливается толпа. Орудие готово. Чем прикажете стрелять?
Я подумал и говорю:
— Как чем? Стреляйте пирожками и французскими булками.
— Какими?!
— Свежими. Они мягче.
Слышу за окном — шарах! шарах!
Вошел президент, выглянул в окно, а там уже никакого бунта. Сплошной праздник!
Сидят на площади люди и объедаются булками. Президент пожал мне руку, улыбнулся:
— Подумайте, как это вы все хорошо наладили. Я вас за это награждаю высшим орденом.
В это время вошел и наш президент, разулыбался, всплеснул руками, говорит:
— Жаль, я раньше не знал такого способа. Я бы тоже наградил Борщика каким-нибудь нашим орденом. В президентском кресле он принял достойное президентское решение.
Тут французский президент улыбнулся:
— Так, может, вы в этом кресле и останетесь? Вон народ требует: «Борщика в президенты!»
— Ну что вы, — говорю. — Пардон. Извините. Каждому свое. Кому компас, кому камбуз. Правда, что касается компаса, то и компас у меня есть. Даже доктор Челкашкин признавал: «У Борщика внутри точный компас. Он дело знает!» И хотя боцман шутил: «Это я уронил свой, когда в супницу лез за добавкой», я знаю точно: компас у меня внутри есть. Я всегда чувствовал, что иду верной дорогой, и знал: народ надо вкусно накормить. Кормить надо.
Вот попробовали президенты мой соус, пришли в восторг и подписали все договора!
А я потихоньку из кабинета на улицу — и бегом. Забыл про сапоги, бегу в тапочках. На самолет опаздываю. Полиция под козырек берет, толпа расступается, аплодирует. Действительно, шумят: «Борщика в президенты!». Но я бегу. Мимо улицы Плас Пигаль, мимо Эйфелевой башни. А за мной целый эскорт автомобилей! На одном везут мои сапоги. На другом орден Почетного Легиона. А из третьей секретарь нашего президента кричит:
— Товарищ Борщик! Не торопитесь, подождите. Скоро вам орден Дружбы народов доставят.
А как не торопиться? Извините! Орден орденом, а дружба дружбой. Друзья в океане ждут, друзьям блинов хочется!
Взбежал я по трапу в самолет. Надел рюкзак с кастрюлями и сковородками, подложил под себя спасательный круг на всякий случай: все-таки через океан лететь будем. И плюхнулся в кресло. Только успел заметить, что народу снова прибавилось. Летят и на океан вниз смотрят — географию изучают.
Я после всех переживаний в самолете уснул. Уснул, и все. Только чувствую сквозь сон: кто-то меня снизу головой толкает, и думаю: это или Петькин на мир смотрит, или у него в голове колеса от мерседеса буксуют. Хотел я его шугнуть, но тут же подумал: «А, не стоит ругать! Все-таки человек он стойкий. И только что всему миру помог, а вот под креслом торчит!»
Спрашиваю его:
— Ну как ты там?
— Ничего, — говорит. — Терплю. Только зазор еще шире сделай! Дышать хочется. И расскажи, что там, в Париже.
Только я собрался рассказывать, слышу: за моей спиной кто-то кроссворд разгадывает, читает знакомым голосом моего любимого артиста Никулина: