Толкую об этом с нашим казенным раввином, советуюсь, как быть? А он говорит:
— Нехорошо!
— Почему, — говорю, — нехорошо?
— Потому, — отвечает он, — что Айзик и Ицик — одно и то же имя.
— Как же это, умник мой дорогой, Айзик и Ицик одно имя?
— А так, — отвечает он. — Ицик — это Ицхок, Ицхок — это Исак, Исак — это Изак, а Изак — это Айзик…
Хороша притча, не так ли?
Короче говоря, что тут рассказывать! Требуют Айзика! Душу мне выматывают, чтобы я представил Айзика в воинское присутствие! Дома снова стон стоит! Да что там стон — вопли! Причитания! Во–первых, жена вспомнила об умершем, растревожила старые раны.
— Лучше бы, — говорит она, — он был жив и теперь отбывал бы воинскую повинность, нежели лежать в земле и чтобы косточки его гнили…
А во–вторых, она боится, а вдруг раввин прав, и на самом деле Ицик — это Ицхок, Ицхок — это Исак, Исак — Изак, а Изак — Айзик… Что же тогда делать?
Так говорит жена и убивается, а невестка, как всегда, в обморок падает! Шутка ли, единственный сын, настоящий, безусловный перворазрядник, три раза призывался, имеет два белых билета, и все еще не покончил с воинской повинностью!
Взял я, как говорится, ноги на плечи и поехал в Егупец посоветоваться с хорошим адвокатом, а заодно прихватил и сына, чтоб побывать у профессора, послушать, что скажут: годен он или не годен, хотя я и сам хорошо знаю, что никуда он, пес этакий, не годен (то есть, конечно, вообще–то он годен, но в солдаты не годится). А когда услышу, что скажет адвокат и что скажет профессор, я смогу спокойно спать и не думать больше о воинской повинности. Но что же оказалось? Оказалось, что и адвокаты и профессора сами ни черта не знают. Один говорит так, а другой — этак; то, что утверждает один, отвергает другой… С ума можно сойти! Вот послушайте.
Первый адвокат, к которому я попал, оказался каким–то тупоголовым, хотя и лоб у него большой и лысина во всю голову, хоть тесто на ней раскатывай. Он никак не мог в толк взять, этот умник, кто такой Алтер, кто такой Ицик, а кто Авром–Ицхок и кто был Айзик? Рассказываю ему еще и еще раз, что Алтер, Ицик и Авром–Ицхок — это одно лицо, а Айзик — это тот, который опрокинул на себя самовар, когда я еще жил в Воротиловке… Ну, думаю, теперь ему уже все ясно, а он вдруг спрашивает:
— Позвольте, погодите–ка, кто же из них старше: Ицик, Алтер или Авром–Ицхок?
— Вот тебе и на! — отвечаю. — Ведь я уже, кажется, пятнадцать раз говорил вам, что Ицик, и Авром–Ицхок, и Алтер — одно лицо, то есть настоящее его имя — Ицик, или Авром–Ицхок, но зовут его Алтер, это мать прозвала его так. А Айзик это тот, который опрокинул на себя самовар, когда я еще жил в Воротиловке…
— Когда же, — говорит он, — то есть в котором году призывался Авром–Алтер, то есть Ицхок–Айзик?
— Что вы лопочете? Ведь вы же все свалили в одну кучу! Впервые вижу, — признался я, — чтобы у еврея была такая дурацкая голова на плечах! Говорят же вам, что Ицхок, и Авром–Ицхок, и Ицик, и Айзик, и Алтер — это одно и то же лицо! Один человек! Один!
— Тише! — говорит он. — Не кричите, пожалуйста! Чего вы кричите?
Слышите? Он еще в претензии!..
Словом, плюнул я и пошел к другому адвокату. На этот раз попался адвокат головастый, даже чересчур… Он тер лоб, рассуждал, всячески толковал законы, доказывал, что «на основании такой–то статьи» межеричское присутствие вообще не имело права приписывать моего сына. Но, с другой стороны, существует закон, по которому рекрут, приписанный к одному призывному участку, должен быть выключен из списков другого участка. И еще имеется такой закон: если одно присутствие приписало рекрута, а другое его не выписало, то есть не выключило, то оно обязано его выключить… Однако имеется «кассация», согласно которой присутствие, которое не желает выключить…
Короче, закон такой и закон другой, одна кассация и другая кассация… Заморочил он мне голову, и пришлось обратиться к третьему. И наскочил я на новенького, свежеиспеченного, адвокатишку… Очень приветливый человечек, а язычок, что колокольчик, — так и заливается. По всему видать, что он учится еще только говорить: трещит, а сам так и тает от удовольствия. Разговорился он, разгорячился, речь закатил. Однако перебил я его на самом интересном месте.
— Все это прекрасно! — говорю я. — Вы, конечно, совершенно правы. Но что мне от ваших причитаний, от того, что вы оплакиваете меня? Вы лучше посоветуйте, что мне делать с сыном, если его, упаси бог, снова призовут?..
В общем, что тут долго рассказывать, — в конце концов я попал к настоящему адвокату. Он из старых, он понимает, в чем суть. Рассказал я ему всю историю от начала до конца, а он сидел, прикрыв глаза, и слушал. Выслушал и говорит: