— Завтра с утра надо все это хорошенько обмозговать, — согласился Крупин. — Так сказать, изобразить на чертежной доске.
— Не знаю, что будет завтра, — рассмеялся я. — А сегодня с утра мы точно должны хотя бы эскизные наброски сделать.
Домой каждый из нас попал часам к двум ночи. А рано утром, наскоро перекусив и поймав укоризненный взгляд жены, которая видела меня, как и дети, последнее время довольно редко, я уже спешил на завод. Однако опередить Крупина не успел. Владимир Васильевич стоял у доски и чертил эскизы.
Развить идею, воплотить ее немедленно графически — стихия Крупина. Причем он старался чертить детали, узлы всегда в масштабе один к одному. Такой подход позволял избежать ошибок в размерах, когда что-то делали заново.
В эскизах рождался новый магазин необычной формы. Пока в контурах, набросках. Увлекающийся по характеру, Владимир Васильевич уже нетерпеливо поглядывал на дверь.
— Ты куда это собираешься? — спрашиваю.
— В цех надо. Богданову хочу эскиз показать. Магазин поначалу вручную сделаем. Дело тонкое. Его только Женя своими чувствительными руками осилить сумеет.
— Подожди. Прикинем еще раз, — останавливаю Крупина. — Да и Богданов с Путиным сейчас «живучку» испытывают. Не до того ему.
— Ладно. Отложим немного. Потом попробую подключить кого-нибудь из слесарей опытного цеха. Не откажутся, надеюсь, помочь нам.
То, что он уговорит рабочих помочь, я не сомневался. Такой уж у него характер: если не удавалась атака с фронта, он не отчаивался, пробовал зайти с флангов или с тылу, но своего всегда добивался. Удивительно, мы с ним проработали бок о бок почти полтора десятка лет, и ни разу у нас не было конфликтных ситуаций, даже повода для них, хотя по темпераменту, по многим позициям мы совершенно разные люди. Нас объединяли прежде всего дело, увлеченность работой, а все остальное, мы считали, недостойно быть яблоком раздора. Мне порой казалось, что Владимир Васильевич и во сне не выпускал из рук ариаднину нить и всегда умел выбрать способ действий, помогавший выйти из затруднительного положения, решить сложный вопрос.
В ходе модернизации автомата мы изменяли многие детали, по-другому делали командные узлы, максимально упрощая образец, повышая его живучесть и надежность. Одна из первоочередных задач, которую наметили тогда, — перейти от фрезерованной ствольной коробки к штампоклепаной конструкции из листовой стали. К сожалению, наше предложение не нашло поначалу поддержки у технологов. Некоторые из них категорически воспротивились такому переходу, мотивируя это тем, что детали при закалке станет «вести» и они не будут соответствовать размерам.
Технологов можно было понять: ствольная коробка шла из-под фрезерного станка, опыта штамповки не имели. Непривычное, новое пугало, вызывало робость.
— Михаил Тимофеевич, давайте мы с Бухариным сами изготовим несколько ствольных коробок. Убедим технологов действием, — начал заводиться Крупин. — Стыдно уже из 5,5-килограммовой поковки получать всего лишь килограммовую коробку. Четыре с половиной килограмма металла в стружку уходит.
— А кто сборку клепать будет? Бухарин один не поспеет.
— Я с ним за верстак встану. Надо же нашим фомам неверующим — технологам доказать, что безвыходных положений не бывает, — горячился Владимир Васильевич.
Энергия в нем просто била ключом. Он действительно где-то месяца на полтора ушел в рабочие, занялся клепкой деталей. С оклада инженера его перевели на сдельную оплату. Так требовали обстоятельства. Владимира Васильевича выручали огромная работоспособность и стремление обязательно довести дело до конца.
Почему мы так торопились? Почему отодвинули на второй, даже на третий план отдых, полноценный сон? Казалось бы, и время-то не военное, нет необходимости спешить. Причин существовало несколько. Одни из них были объективного характера, другие — субъективного свойства.
Пожалуй, главный фактор, повлиявший на повышение интенсивности работы, творческого поиска конструкторов-оружейников, КБ — это осложнившаяся международная обстановка. Страна переживала нелегкое время. Для обеспечения благосостояния советских людей еще многого не хватало. А над миром вновь стали сгущаться тучи военной опасности. Известная фултонская речь Черчилля прозвучала призывом к созданию англо-американского военно-политического союза, направленного против СССР и стран, избравших путь прогрессивных социально-политических преобразований.
Был создан Североатлантический блок. В центре Европы родился опасный очаг новой войны, угрожавший безопасности народов и миру на Земле. Возникла необходимость объединенным силам международного империализма противопоставить объединенную мощь миролюбивых социалистических государств, создать надежную систему их коллективной защиты и обеспечения безопасности.
В мае 1955 года в Варшаве состоялось подписание коллективного союзнического Договора о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи, вошедшего в мировую историю как Варшавский Договор. Его сердцевину составляли обязательства по совместной обороне. Для заблаговременной подготовки к эффективной совместной обороне на случай вооруженного нападения Договаривающиеся Стороны согласились на создание Объединенного командования вооруженных сил. Первым в их истории Главнокомандующим Объединенными вооруженными силами Варшавского Договора, председателем Военного совета был назначен Маршал Советского Союза И. С. Конев.
С самого начала создания Военный совет, решая задачи организации боевой подготовки войск, определял принципы, формы и методы установления единства в подходе к комплектованию соединений и частей, их технического оснащения, создания систем управления войсками. Все это требовало большой организаторской работы со стороны главнокомандующего и его штаба.
Одним из основных направлений развития сотрудничества вооруженных сил социалистического содружества наряду с координацией планов их развития, осуществлением согласованных мероприятий по совершенствованию боевой подготовки являлось проведение единой военно-технической политики. Требовалось решить вопросы, связанные с оснащением соединений и частей едиными современными комплексами техники и вооружения.
Все эти вопросы остро стали перед Военным советом. И, как я понимаю, Маршал Советского Союза И. С. Конев проводил консультации не только с военачальниками, но и с конструкторами различных систем, чтобы выработать единый взгляд на то, каким оружием будут оснащены войска. Видимо, этим и объяснялось его совершенно неожиданное для меня приглашение прибыть к нему для беседы.
Что я знал о И. С. Коневе? Впервые мне довелось услышать о нем в военную пору, в сорок первом, когда, будучи в госпитале на излечении после ранения, я познакомился с красноармейцем, воевавшим в 19-й армии, которой в первые месяцы войны командовал Иван Степанович. Солдат с глубоким уважением отзывался о своем командарме, хотя и видел его всего один раз. В армии о Коневе быстро распространилась молва как о генерале, не терявшемся в самой сложной боевой ситуации.
После войны прославленный военачальник стал главнокомандующим Центральной группой войск и верховным комиссаром по Австрии, потом — несколько лет — главнокомандующим Сухопутными войсками, к середине 50-х годов — заместителем министра обороны. Как разработчик оружия я с ним не встречался ни разу, хотя именно в бытность Конева в должности главкома Сухопутных войск стрелковые части начали оснащаться автоматами АК-47. Слышал, что Иван Степанович любил лично опробовать поступающие на вооружение образцы, высоко ценил дегтяревский ручной пулемет РПД, симоновский самозарядный карабин СКС.
О том, что он придавал большое значение овладению автоматическим стрелковым оружием, постоянно интересовался, как ведут себя различные системы в боевой обстановке, на учениях, есть немало документальных свидетельств. Помню два хорошо известных снимка. На одном из них (1939 год) командующий Отдельной Краснознаменной Дальневосточной армией Конев — на учениях, присел на колено рядом с красноармейцем и внимательно наблюдает, как ведет солдат стрельбу из станкового пулемета «максим». На другом, относящемся к 1946 году, Иван Степанович сам ложится за пулемет, пригнулся, смотрит в прорезь прицела.