Третье сновидение отнесло меня в мой домик, что в Абфинстермауссе — вот, я выхожу на террасу своего балкона поздним вечером, но тут меня атакуют полу-невидимые гарпии, и парочка таких залетает в дом!
Этой ночью сны мне более не снились, а я… Я так люблю смотреть свои сны, ибо лишь в них моё счастье и отрада. Того, что мне снилось, никогда не было в мире реальном, но за любое из тех сновидений я отдал бы полжизни, ибо оно стоит того — даже если это был ночной кошмар. Почему? Возможно, потому, что только там я во главе угла, главный герой; лишь там меня холят и лелеют, любят, ценят и уважают. Окунуться бы в спасительный сон навсегда, и смотреть его вечно!
Проснувшись и совершив утренний моцион, я решил спуститься вниз — конечно же, ради сытого завтрака; однако, направляя свои ноги вниз по ступеням, я вдруг обратил своё внимание на женщину, стоящую лицом к углу. Она стояла, как истукан, и не издавала ни звука — обычно они в таких случаях хотя бы всхлипывают, а тут…
— Ъ, это жена! — Как бы оправдываясь, отвечал мне мастер Кроекер, когда я поспешил сообщить, что в углу стоит какая-то женщина. — Наказана она…
Про себя я пожал плечами: «Бывает». Я-то думал, подобные методы уже искоренились из сельской глубинки, как искоренились они в своё время из крупных городов — выходит, и здесь я ошибся, посему сделал соответствующие пометки в своём краеведческом свитке, который таскаю с собой всюду.
За завтраком ко мне подсел мужлан лет тридцати трёх — сильный, крепкий и высокий. Кое-где на неприкрытых участках его кожи виднелись руны.
— Почему ты до сих пор не спрыгнул? — Обратился он ко мне.
Я попросту остолбенел от такого вопросительного заявления! Да как он смеет…
Встретившись взглядом с этим типом, этим беспардонным наглецом, я хотел было в достаточно жёсткой манере объясниться с ним — даже если он воин, а я — пожилой человек. Но едва я взглянул на незнакомца, как тут же осёкся: да как так? Передо мной сидел тот самый белый волк, только в человечьем обличье! Тот же хитрый и одновременно мудрый взгляд… Нет-нет; ошибиться я не мог.
— Кажется, я не так выразился? — виновато спросил он. — Я веду речь о нашем славном обычае — по достижении примерно пятидесяти лет (либо по обнаружению у себя безнадёжного упадка жизненных сил) сбрасывать своё бренное тело с обрыва, чтобы не мучиться самому и не мучить других; не быть обузой.
— Я прекрасно знаком с традициями и обычаями нордов, — возразил я, — потому как сам краевед. Мне ли не знать? Но в законе сказано также и о том, что человек может отсрочить свой суицид, если он не завершил всех дел.
— Правое ли твоё дело? — Спросил викинг, вперив в меня свой внимательный взгляд. Он наблюдал за каждым движением, за всякой мимикой на моём лице.
Тогда я твёрдо заявил, что пишу научный труд, который будет во благо всей Фантазии; что детей у меня нет, но компенсация есть многократная, ибо я достаточно известный и всеми уважаемый человек, а мой труд — на века.
Тогда и викинг смягчился, и взгляд его стал менее суров; назвавшись Хунардом, он стал более любезен, более радушен. Он сообщил, что зашёл в трактир узнать, нет ли работёнки для них, бравых солдат кронинга.
— Ибо осточертело сидеть, сложа руки — как надоело охотиться на зверя почём зря. А грабить люд есть скверна, мерзость для меня — ведь клятву я давал…
— Где-то я тебя видел, — заметил я, щурясь даже с надетыми на нос очками.
— Верно, — загадочно произнёс Хунард и ушёл прочь.
Спустя некоторое время я, Кердик-наблюдатель, Кердик-испытатель решил прогуляться по селению пешком, так и оставив своего осла в стойле «Дубкрафна» до поры до времени.
Вдруг, проходя по центральной площади, где всегда немало народу (к тому же намечалась ярмарка) я чисто случайно подслушал следующее:
— Супротив честнаго Б-га души лютыя истязаша… — Вопила на всю улицу какая-то девица (кажется, это была Береника — та самая нагрубившая мне горничная из гостиницы).
— Должна нравиться? Боюсь, это невозможно. Почему? Ты — обычная, земная; для тебя (как и для девяноста девяти из ста) главное в жизни — семья и дети (тогда как всё это совершенно неприемлемо для такого странника и отшельника, как я). Нет в тебе искры, изюминки; будешь ты всего лишь женой мужа и матерью чад, но — не подругой жизни для меня. А потому иди прочь, с глаз моих долой, и ищи себе другого дурака — который будет стелиться пред тобою, всячески угождать да содержать. Я же никому не позволю ворочать собою; бо скверна, униженье для меня.