— Номер 44! — раздался вдруг голос Веры Ивановны.
Я сразу пришла в себя, сразу опомнилась, но при этом бедное измученное сердечко мое забилось так сильно, что я боялась, чтобы оно не выпрыгнуло.
— Моя, моя… Я выиграла Милочку! — послышался в ответ чей-то пискливый детский голос, и к столу подошла девочка лет восьми, с большими черными глазами, которые показались мне далеко не такими добрыми и ласковыми, как глаза моей Наты. Вера Ивановна молча сняла меня со стола, чтобы передать ей.
Девочка сделала реверанс6 и с торжественной улыбкой вернулась на прежнее место.
Что было дальше, кому какие игрушки достались — не знаю, не помню… да меня это и не интересовало; я чувствовала только одно: что мне скучно, скучно и скучно расставаться с Натой, которая стояла в противоположном углу и казалась такой бледной, такой задумчивой, что просто на себя не походила!
Глава третья
У Мани
Когда розыгрыш остальным игрушкам кончился, Маня — так звали мою новую госпожу — бережно завернула меня в большой лист газетной бумаги и понесла домой.
— Луиза Карловна, хотите посмотреть, какую чудную куклу я выиграла? — обратилась она к гувернантке, которая встретила ее в прихожей.
— Покажите.
Маня поспешила развернуть бумагу.
— Ах, какая славная кукла! — заметила гувернантка, разглядывая меня со всех сторон. — Знаете, говоря откровенно, я еще никогда ничего подобного не видывала.
Маня самодовольно улыбнулась.
— Сегодня ты ляжешь спать здесь, на диване, — сказала она мне, — а со временем мы устроим для тебя кроватку.
И затем довольно небрежно бросила меня на диван, который стоял в детской и на котором мне предстояло провести целую ночь, без подушек, без одеяла, да еще вдобавок затянутой в парадное платье. О сне, конечно, не было помину; я лежала с открытыми глазами, не переставая думать о моей милой, дорогой Нате, о недавней жизни с нею и о том, как предстоит теперь коротать дни у Мани.
Таким образом время протянулось до самого рассвета; но вот, наконец, старинные часы, висевшее на стене в столовой, пробили восемь. В доме началось оживление: сначала поднялась прислуга, потом господа, Манечка встала последней.
— Вы сегодня что-то заспались, — ласково упрекнула ее няня, — вставайте скорее, через полчаса придет учительница музыки.
Маня поспешно соскочила с кровати.
«Подойдет ли она ко мне, поцелует ли, скажет ли какое-нибудь ласковое слово, как, бывало, делывала Ната?» — подумала я, стараясь взглянуть на Маню умоляющими глазами и напомнить о себе.
Но Маня не сделала ни первого, ни второго, ни третьего: ей некогда было возиться со мною, она едва успела надеть платье, как горничная доложила о приходе учительницы музыки.
Начался урок.
До моего слуха долетали звуки знакомых детских пьесок, тех самых, которые играла Ната, сажая меня тут же в комнате для того чтобы затем, когда учительница удалялась, водить мои ручки по клавишам и заставлять играть вместе с нею, толкуя все то, что ей самой толковала учительница.
Маня этого не сделала; я продолжала лежать на прежнем месте до тех пор, пока, наконец, она, уже часа два спустя после завтрака, вздумала подойти ко мне.
— Дай-ка я тебя переодену, — сказала девочка, — жаль таскать такое превосходное платье. И, сняв с меня изящный костюм, хотела отворить комод, чтобы вынуть оттуда мой будничный капотик, как ее зачем-то позвала мама.
Я снова была отброшена в сторону и по всей вероятности совершенно забыта, потому что прошло очень много времени, а Маня все не возвращалась.
Няня между тем принялась за уборку комнаты.
Взглянув на меня, она только головой покачала.
— Натерпишься ты, сердечная, много у нашей барышни, — проговорила добрая женщина, и переложив меня на стул, стала сметать пыль с дивана и с лежавшего на нем моего парадного платья.
Слова няни оправдались: в доме Манечки мне пришлось порядочно натерпеться горя.
Маня обо мне нисколько не заботилась, я надоела ей очень скоро, точно так же, как и остальные игрушки. Сначала она еще хотя изредка занималась мною, одевала, причесывала, но потом перестала даже спрашивать, где я, что со мною. Я продолжала лежать около шкафа, без платья, в одном белье; волосы мои спутались, лицо, шея, руки покрылись пылью, а на глазах даже завелась паутина, через которую я почти ничего не могла видеть.
Сколько времени пришлось мне жить такою печальною жизнью — не знаю, помню только, что в общем было очень скучно.
6
Почтительный поклон с приседанием, бывший в дворянском быту знаком приветствия, почтения или благодарности.