А Ллойд по другую сторону двери, по ту сторону, где моя квартира, знай себе, лает, надрывается.
– Гау! Вау!
Мне кажется, я слышал, как он орет:
– Допрыгался, урод? Надоели мне твои пьянки-гулянки. Вон из дома! И чтоб духу твоего здесь не было!
– Ллойд, открой. Открой, придурок! – кричал я.
Потом, вспомнив заветы профессора Преображенского, попытался взять лаской:
– Открой, – говорю, – Ллойдушка. Я больше не буду.
А затем снова перехожу на крик:
– Отворяй, собака!
На крик вышла соседка. Не та, у которой дочка, а другая, у которой сыновья. Она, у которой сыновья, хорошая. Как-то раз мне пятьсот рублей одолжила до получки.
– С кем это ты здесь ругаешься? – спрашивает соседка. И смотрит по сторонам. А чего смотреть? И так видно, что никого, кроме меня, на лестничной площадке нет.
– Я, – говорю, – с собакой ругаюсь.
– Через дверь? – спрашивает соседка.
– А как еще прикажешь ругаться, если он изнутри на защелку закрылся?
Соседка смеется. И так, знаете ли, оскорбительно смеется.
– Ты думаешь, он тебе откроет?
Я, признаться, в последние пять минут вообще не думал. И только теперь понимаю, что выгляжу несколько комично. Стою на лестнице и на повышенных тонах веду переговоры с собакой. Да еще через закрытую дверь. Да еще с позиции слабой стороны.
– Сходи в жилконтору, – советует соседка.
Делать нечего, иду в жилконтору. А в жилконторе очень серьезные люди сидят. Гвозди бы делать из этих людей, а не по жилконторам рассаживать. Но железные люди, услышав мой рассказ, тоже начинают смеяться.
– Прекратите, – говорю, – смеяться, дармоеды. Лучше помогите человеку.
Жилконторщицы делают серьезные лица, но через десять секунд опять начинают ржать. Грех, мол, не посмеяться над больным человеком.
– Как, – говорят, – твоего пса зовут? Лойд? А ты, – говорят, – на него заявление в милицию напиши.
И ржут так, что слезы из глаз текут.
– Ты, – говорят, – переночуй на скамеечке, а к утру он, глядишь, остынет, простит.
И снова ржут.
– Я, – говорю, – буду на вас жаловаться в вышестоящую жилконтору.
Говорю – и сам ржу.
– Ладно, – говорят жилконторщицы. – Вот тебе телефон МЧС, и вали отсюда, работать мешаешь.
Хочу позвонить, шарю по карманам – мобильника нет. Мобильник дома остался. Зачем мне мобильник, если я на три минуты за сигаретами вышел. В шортах и домашних тапочках вышел. В карманах только мятая сотка на две пачки винстона.
Звоню соседке, которая добрая. Нет соседки. Свинтила куда-то, пока я по жилконторам ошивался.
Звоню злой соседке, у которой дочка.
– Дай, – говорю, – по телефону позвонить.
– По своему звони, – отвечает соседка.
Объясняю: так, мол, и так, мне в квартиру не попасть.
– Нет у меня телефона, – говорит соседка.
– Как, – говорю, – нет? Что ж ты, без телефона живешь?
– Как хочу, так и живу, – отвечает соседка и захлопывает дверь.
Тут появляется другая соседка, которая добрая.
– Ты, смотрю, до сих пор с собакой переговариваешься?
И смеется. И ребятенок, которого она из садика привела, тоже, гаденыш, ухмыляется. Видно, она ему про мои несчастья уже поведала.
Но в квартиру пустила и даже телефонную трубку дала.
Звоню в МЧС.
В МЧС люди железнее, чем в жилконторе. Барышня на проводе не смеется. Я ей объяснил про дверь и про защелку, а она спрашивает:
– Зачем же вы на улицу без ключей выходите?
Железная, но бестолковая.
– Девушка, – объясняю я. – собака закрылась не на ключ. Собака не может закрыться на ключ. Она еще слишком маленькая.
– Резать будем, – говорит барышня на проводе.
Уверенным голосом говорит, точь-в-точь как в фильме: «Резать к чертовой матери, не дожидаясь перитонита».
Я слегка смутился. Не понимаю, кого резать – меня или собаку? И как это поможет попасть в квартиру? Высказываю барышне свои соображения на этот счет.
– Не тебя, дурень, резать, а дверь, – говорит барышня. – Дверь срежем, а с тебя две тысячи рублей возьмем.
– Не могу, – говорю, – такое ответственное решение с кондачка принять. Я вам перезвоню.
Рассказываю соседке, что к чему. Высказываю ей свои соображения, что жить с вырезанной дверью человеку решительно неудобно.
Она опять смеется:
– Чего, – говорит, – тебе переживать? У тебя вон какой пес умный. Посадишь его у входа, пусть сторожит. И никакая дверь не нужна.
И ребетенок тоже смеется.
– Пойду, – говорю, – куплю сигарет. Без сигарет я чего-то совсем ничего не соображаю.
Выхожу на улицу. Подходит ко мне знакомый алкоголик Паша.