Вообще, никогда бы не подумал, что интеллигентный, цивилизованный человек может испытывать такие звериные чувства, но что есть, то есть. И это доказывает огрубление нравов, вызванное военным ремеслом…
Кажется, Клаузевиц писал, что в регулярной армии большинство солдат идут в бой, потому что своих командиров боятся больше чем неприятеля. Или это прусский король Фридрих? Я бы добавил к этому ещё одну мысль:
– Охотнее всего в бой идут солдаты, которых перед боем замордовали настолько, что они жаждут сорвать накопившуюся злобу на врагах, не глядя ни на какую опасность.
Интересно, что бы сказал по этому поводу знаменитый профессор Фрейд, чьи лекции по психоанализу, мне как то довелось слушать в Вене?
Представив венского профессора на полигоне, в нашей форме и в полной амуниции, да ещё и с казачьим чубом, я чуть не заржал, несмотря на свое минорное настроение.
Между прочим, назначенные к нам третьи лейтенанты и сержанты из отряда Назгулеску, проходили обучение наравне со всеми, и, о чудо – без всяких жалоб и недовольства! Хотя, они у Назгулеску дольше нас, и наверно, притерпелись и привыкли. Правда, я не представляю, как к этому можно привыкнуть.
Познакомившись позже с этими третьими лейтенантами и сержантами поближе, мы поняли, что это совсем не плохие парни, ничем не похожие на уродов вроде Ричи и Гамильтона, только уж больно простые и невежественные. Хотя, многие из них оказались нам идейно близки, будучи местными анархистами, социалистами, профсоюзными активистами, да и прочие были людьми тертыми жизнью, побывав в разных непростых ситуациях, вроде знаменитой "золотой лихорадки" на Аляске и Клондайке.
Кстати, сержант Ричи пытался отлынивать от учебы, делая все спустя рукава, о чем, вероятно, сильно пожалел, когда унтер Савельев, без долгих разговоров набил ему морду. Как я уже упоминал, мне не нравятся кулачные расправы, и ещё в России я всегда возмущался рукоприкладством царских мордобоев в погонах в отношении безответных нижних чинов. Но это зрелище доставило мне истинное наслаждение, как и всем солдатам в нашей роте. Новые сержанты и третьи лейтенанты тоже смотрели на это одобрительно.
Ричи кричал что он сержант армии Соединённых Штатов и его бить нельзя, на что Савельев с усмешкой заметил:
– Унтер-офицер русской гвардии, опосля двух десятков лет службы, да Лужской шкуродерки, пятерых мериканских сержантов стоит! И вообще, ты сержант, а я здесь цельный мастер-сержант, так что не чирикай и делай что сказано, да не вздумай сачковать а то вдвое получишь!
Ричи, у которого уже оба глаза украсились шикарными фонарями, жалобно косил взглядом в сторону лейтенанта Гамильтона, видимо надеясь на его защиту, но лейтенант делал вид что не замечает его взглядов. После достопамятной выволочки от генерала Першинга, он изменился, выглядел не так самоуверенно, и обучение проходил со всей ротой, хотя, и постоянно ругался. Похоже, самолюбия и упрямства этому южному "джентльмену" не занимать, да и учеба проходит на глазах батальонного командира, а в его отсутствие – батальонного адъютанта, тут особо не посачкуешь.
Глядя на этих двоих, капралы из нашей роты тоже начали тренироваться в полную силу, хотя и с явным недовольством на лицах.
Надо сказать, что Ричи не успокоился, и после занятий отправился на рапорт к командиру батальона. Однако, по словам Шапиро, майор О'Даффи выслушал его без всякого сочувствия, заявив что устав один для всех, что инструкторы утверждены вышестоящим штабом, что весь батальон проходит обучение согласно правилам установленным в флотилии панцер-командора Назгулеску, включая всех офицеров а также и командира в свободное от других обязанностей время, а потому, для какого то сержанта никто исключений делать не будет. Шапиро сообщил, что после этого разговора Ричи выглядел как оплеванный. Зато майор О'Даффи получил в нашей роте репутацию справедливого человека.
Как я и опасался, Ричи и Гамильтон пытались срывать свое плохое настроение на солдатах, но это быстро пресекли батальонный командир, уполномоченный по правам солдат Смит и сам панцер-командор, после общения с которыми эти двое притихли.