— Зуля, будь осторожна в воздухе.
— Зуля, не заплывай далеко. (Это когда мы ездили купаться в море).
— Тоже мне учпилот, – пробурчал Нарышкин, иронически прищурясь на меня. – Подросла бы немного чтоли…
И вот подходит моя очередь. Нарышкин берет меня в показной полет. Я залезаю в заднюю кабину и, перекинув ремни через плечи, пристегиваюсь к сиденью.
Приготовления закончены.
— Контакт!
— Есть контакт! От винта!
Заработал мотор. Самолет, покачиваясь и вздрагивая всем корпусом, стоит на красной черте, ожидая сигнала стартера. Взмах белым флажком – путь в воздух открыт. Машина бежит по взлетной полосе, набирая скорость. Рев мотора резко усиливается. Костыль чертит сухую землю аэродрома, волоча за собой облако пыли.
Но вот костыль отрывается от земли, хвост поднимается, машина бежит на колесах, беря полный разбег. Уходит, уходит земля… Мы в воздухе.
Хорошо ведет машину Нарышкин! Он сидит передо мной, в своей кабине, как-то легко и непринужденно точными движениями управляет самолетом. Должно быть, здесь, в воздухе, он чувствует себя лучше, чем я на земле…
Летим над промыслом. Высота небольшая – метров триста. Невольно думаю: не задеть бы колесами верхушки нефтяных вышек. Нарышкин оглянулся, весело посмотрел на меня. Затем он отдал ручку чуть вперед и, повернув влево, ввалил машину в глубокий вираж. Вот это да! Левое крыло нацелилось в землю, правое – в небо. Нос как бы бежит по линии горизонта, описывая правильную окружность. Дух захватывает!
Машина выравнивается, набирает высоту. Ровно гудит мотор. И меня вдруг охватывает такая радость, такое счастье и ощущение полета, что и передать не могу…
Кое-что мы, учпилоты, уже знали из теоретического курса. Теперь начинается практика. От шлема Нарышкина к моему шлему тянется резиновая трубка, она вставлена в дырочку возле самого уха. (Теперь не могу вспомнить без улыбки это примитивное средство связи). Слышу скрипучий голос Нарышкина:
— Внимание! Отпускаю управление, бери на себя!
Впервые моя рука ложится на ручку управления, нога ощущает упругую педаль. Я стараюсь точно выполнять команды Нарышкина. Я веду машину, и она мне повинуется! Она послушно взмывает кверху, когда я беру ручку на себя…
— Спокойно! Не рви! – командует Нарышкин, – Теперь отдай вперед…
Он терпеливо учит меня управлять самолетом. Понемногу я привыкаю, и с каждым полетом чувствую себя уверенней в воздухе.
Мы поначалу обхаживали самолеты как диких зверей, которых надо укротить. Знакомились с их повадкой, с их капризами. Иногда это ознакомление проходило небезболезненно. Помню, возвратился из очередного полета Виктор Ивлев. Он ловко посадил машину у красной черты, выключил мотор и выпрыгнул из кабины. Мы стояли рядом и Нина Габелова тронула рукой остановившийся пропеллер…
Не трогай! – заорал Виктор, но было уже поздно.
Мотор вдруг чихнул и, и пропеллер, сделав полоборота, ударил Нину по голове. Нина упала, потеряв сознание. Мы страшно перепугались. Пострадавшую увезли в ближайшую больницу – Сабунчинскую. На другой день мы с девочками навестили Нину. Она уже оправилась от удара и вышла к нам в коридор. Мы так и ахнули: не узнать нашу Нину Габелову. Голова обрита, лицо чудовищно распухло… Мы утешали ее как могли.
— Понимаешь, – объясняли мы наперебой, – оказывается, пока мотор горячий, за пропеллер браться нельзя. В цилиндрах есть еще остаток смеси, и если двинуть пропеллер, мотор может «чихнуть», и пропеллер крутанет в обратную сторону, понимаешь?
Нина кивала, в глазах у нее стояли слезы, и от наших сбивчивых объяснений ей легче не стало. И вообще никогда, никогда больше она близко не подойдет к самолету…
Через несколько дней Нина, как ни в чем не бывало, появилась в своем синем комбинезоне на поле аэродрома. Она продолжала летать, и в дальнейшем благополучно окончила летную школу.
Дни проходят в напряженной учебе. Над Забратским аэродромом не смолкает гул моторов. А вечерами, после полетов, когда смолкает дневная жара, мы собираемся возле палаток. Звучат мандолина и тар, шутки перемежаются взрывами смеха. Учпилот Алескеров трогает струны игитары, и возникает песня. Голос у Алескерова сильный, красивый.
Мы рождены, чтоб сказку сделать былью,
Чтоб одолеть пространство и простор…
Мы дружно подхватываем припев:
Все выше, и выше, и выше
Стремим мы полет наших птиц…
Мы очень любили эту песню. Казалось – она сложена о нас. Ведь каждый из нас мечтал об этом – одолеть пространство…