Учился я в техникуме с удовольствием, но тянуло в небеса. Еще в 1949 г. я подал документы в аэроклуб, на отделение планеристов, но по малолетству не был принят; тогда не разрешалось учить летному делу ребят моложе 16-ти лет даже на планерах. В следующем году, с новеньким паспортом в кармане, я снова пришел в аэроклуб. На этот раз у меня документы приняли, направили на медкомиссию и неудача: левый глаз, когда-то чуть не выхлестнутый лопнувшей резинкой рогатки, не показал нужной остроты.
Шел я с комиссии домой, едва удерживаясь от слез, ведь рушилась мечта, небо становилось недоступным. Но в парашютную секцию при техникуме принимали и с таким зрением, и я записался туда.
Зимой и весной мы проходили теорию, укладку парашютов, наземную подготовку, и вот рано утром 19 мая 1951 г. я сижу в кабине По-2 с набитым тряпками макетом парашюта за спиной, чтобы выполнить полет для «ознакомления с воздухом перед первым прыжком», как тогда полагалось. Меня колотит дрожь то ли от утреннего холода, то ли от волнения. Неожиданно громко взревел мотор, быстрее заплясали коромысла клапанов на его не закрытых обтекателями цилиндрах, самолет побежал по земле, несколько раз подпрыгнул и вдруг повис в воздухе.
Чувство первого полета описывают многие, я, наверное, испытывал то же, что и все, и это необычное ощущение осталось на всю жизнь. Поразила красота земли после отделения от нее, необыкновенный простор и яркость красок.
На другой день был выполнен первый прыжок. Как я ни таращил глаза перед тем, как свалиться с крыла, стоило мне потерять опору под ногами, глаза накрепко зажмурились и в голове осталась одна только мысль: почему парашют так долго не открывается? На втором прыжке я уже глаза не закрывал, видел и удалявшийся самолет, и выходящий из чехла парашют.
Прыжки еще больше приохотили меня к небу. Осенью я решил попробовать снова пройти комиссию, и, к моей радости, зрение не подвело! То ли отдохнули глаза за лето, то ли окулист была снисходительной, но меня признали годным к летному обучению.
Зима пролетела быстро. Изучена материальная часть самолета Ут-2, мотора М-11Д, другие авиационные науки, и вот первое знакомство с летчиком-инструктором Николаем Николаевичем Кунгуровьм. Невысокий, круглолицый, со светлым чубчиком и едва заметной плешинкой на темени — памятью от вынужденной посадки с заклиненным двигателем на Як-9, когда перевернувшийся самолет полз хвостом вперед, обдирая о бетон кабину, и только маленький рост летчика помог сохранить ему голову. Он относился к нам с удивительной теплотой, звонким тенорком неутомимо объясняя все премудрости, необходимые будущим летчикам.
В полете наш инструктор понапрасну курсантов не дергал, быстро начинал доверять самостоятельное выполнение трудных элементов полета, умело нас подстраховывая, и очень быстро подводил к самостоятельному вылету. В нашем отряде мы, «кунгуровцы», вылетели первыми.
Наступил этот день и для меня. Накануне я слетал на проверку с командиром звена Горшковым и командиром отряда Еволенко, они разрешили лететь с начальником летной части аэроклуба майором Вилистером. Утром я полетел с ним. Вылезая из кабины, суровый начлет, в полете не проронивший ни слова, буркнул, что сажусь я «по-вороньи», но разрешение на самостоятельный вылет дал. В переднюю кабину Ут-2 положили мешок с песком, я выковырял из шлема опостылевшее «ухо» — устройство, через которое по резиновому шлангу инструктор дает «ценные указания», запустил мотор и вырулил на старт…
После окончания аэроклуба (я в то же лето закончил техникум и получил диплом техника-электрика по радиолокационным установкам) нас, почти весь выпуск, направили в военное авиационное училище летчиков им. Сталинградского пролетариата (СВАУЛ), находившееся недалеко от Новосибирска, там, где сейчас аэропорт Толмачево. Училище только что перешло на МиГ-15, и мы с завистью смотрели на курсантов-выпускников, в шлемофонах и летных куртках вваливающихся в столовую после полетов. Нас, конечно, в той же столовой кормили похуже, но мы не замечали, что едим, скорее бы поступить в училище, скорее бы добраться до серебристых красавцев МиГов!
Сдаем экзамены, начинаем проходить медкомиссию и опять мне не везет… Хотя на всякий случай я и выучил таблицу для проверки остроты зрения, многоопытные медики нашли, что левый глаз не позволяет мне быть летчиком.
Все кончилось. На душе было тоскливо: подняться в небо самому, ощутить в ладони живое подрагивание ручки управления, видеть, как красивая искусственная птица послушна каждому твоему движению, и узнать, что все это теперь не для тебя тяжело…