В полетах на "Вуазене" и "Фармане" принимали участие и мотористы. Они следили за двигателем и состоянием самолета, за исправность которого отвечали. Реже поднимались в воздух летчики-наблюдатели{2}. Учебно-боевые задания во время тренировочных полетов не выполнялись, и поэтому в летчиках-наблюдателях не было большой нужды.
В нашем авиационном отряде было два летчика-наблюдателя: Витьевский и Николаев. Бывший офицер русской армии, Витьевский был опытным летчиком-наблюдателем. Он исполнял должность адъютанта, и ему подчинялась канцелярия отряда. Обычно он носил черные брюки навыпуск, черные ботинки, толстовку и кепку. Его лицо украшали большая черная как смоль борода и черные усы. Все это придавало своеобразие его облику, он невольно обращал на себя внимание.
Другой летчик-наблюдатель отряда, Николаев, внешне казался ничем не примечательным человеком. Был он очень замкнутым. У многих его враждебное отношение к Советской власти не вызывало сомнений. Он не выступал с контрреволюционными речами, но его отдельные замечания и суждения с достаточной очевидностью говорили о его взглядах. Николаев летал очень редко. По нескольку дней он совсем не появлялся на аэродроме.
В боевых действиях летчики участия еще не принимали, и нельзя было на деле убедиться в их преданности Советской власти, по-настоящему узнать каждого из них.
* * *
Сегодня необычное в жизни отряда утро. Все с интересом ожидали первого полета недавно поступившего в отряд летчика Дермидонтова.
На аэродроме собрались летчики, мотористы и красноармейцы. Столяров был болен, и временно его обязанности исполнял Лапса. Скоро раздалась его команда: "Выводи самолеты!"
Мотористы и красноармейцы начали быстро расшнуровывать дверные полотнища парусиновой палатки-ангара.
Шагах в ста от палатки расположилась на траве группа летчиков и наблюдателей. Оттуда неслись раскаты смеха. В центре сидел, поджав по-татарски ноги, Лапса. Серая клетчатая кепка сползла у него на затылок. Он о чем-то рассказывал, энергично жестикулируя большими натруженными руками.
За спиной Лапсы стоял летчик Дермидонтов. Его очень мало знали в отряде. Он прибыл всего несколько дней назад. Сегодня командир отряда разрешил ему совершить первый полет на самолете "Вуазен" летчика Набокова.
Несмотря на то, что через несколько минут нужно было лететь, Дермидонтов казался совершенно спокойным. Слушая Лапсу, он чуть улыбался уголками губ и, видимо, был занят какими-то своими мыслями. Дружные и громкие крики "взяли, взяли!", раздавшиеся из палатки, мгновенно оборвали смех, все быстро повернулись в ту сторону. Из самой середины темного провала открытой части белой парусиновой стены показалась большая морда быка, увенчанная парой длинных, красиво изогнутых рогов.
Голова быка рывком подалась вперед, и... все увидели, что она нарисована на передней части гондолы самолета "Вуазен". Это украшение на носу гондолы было сделано на днях мотористом Клюевым.
Как бы нехотя, самолет медленно подвигался вперед.
Когда "Вуазен" был выведен и моторист Клюев здесь же, на старте, еще раз начал его осматривать, Дермидонтов отошел от самолета в сторону летного поля и закурил.
- Летишь? - спросил, подойдя к нему, Лапса.
Дермидонтов задумчиво ответил:
- Лечу.
Лапса оглядел аэродром, потом поднял глаза на редкие небольшие кучевые облака, застывшие в безветрии, и потянулся в карман за папиросами.
Неожиданный грохот ворвался в тишину летнего утра: это моторист Клюев включил двигатель.
Дермидонтов, Лапса и Набоков, застыв в неподвижных позах, внимательно вслушивались в работу мотора. А гул его через несколько секунд стал медленно снижаться и перешел в спокойный рокот.
Не выключив мотора, Клюев вылез из гондолы самолета.
- Мотор в порядке, - заявил он, обращаясь к Лапсе, как к замещающему командира отряда. Лапса взглянул на Дермидонтова, но тот не заметил его взгляда. Он молча начал застегивать на все пуговицы свой штатский пиджак. Все движения Дермидонтова были медленны и наружно спокойны, только усилившийся румянец выдавал его нервное напряжение.
Застегнув пиджак, перевернув кепку на голове козырьком назад, Дермидонтов быстро направился к "Вуазену". Уверенно и легко он влез в гондолу, осмотрел приборы, поудобнее уселся, не спеша привязался и только после этого перевел взгляд на окружающих. Лапса стоял совсем близко к самолету и, заметно волнуясь, наблюдал за летчиком.
Прибавив обороты мотору, Дермидонтов показал рукой, чтобы держали самолет, и, когда увидел, как мотористы и красноармейцы взялись за его нижние плоскости, дал полные обороты мотору. Удовлетворенный его работой, он несколько резко прикрыл сектор и сделал знак, чтобы самолет отпустили.
Второе сиденье в гондоле за спиной Дермидонтова было пустым. В то время, скорее по установившейся традиции, чем по какому-либо официальному указанию, в первый полет летчик вылетал на двухместном самолете один или с мешком песку вместо пассажира.
Дермидонтов взглянул на небольшие, словно ватные комочки, облака, потом на расстилающееся впереди ровное, как стол, поле аэродрома и поднял руку сигнал готовности и одновременно просьбы разрешения на взлет.
Лапса стоял впереди самолета. Он почему-то очень волновался. Отбежав в сторону, он огляделся и резко махнул рукой.
С оглушительным грохотом мотор закрутил винт. Самолет рванулся вперед. Почти у самой границы аэродрома "Вуазен" наконец оторвался от земли и повис в воздухе на больших распластанных крыльях. Медленно набирая высоту, самолет пролетел над кладбищем и, не меняя направления, начал удаляться.
Через несколько минут "Вуазен" превратился в небольшой бесформенный комочек с черточками по бокам на фоне светло-голубого неба.
- Мать честная, да он не к белым ли прямиком наладил? - раздался басок Мошкова.
- Тише! - раздраженно крикнул Лапса, напрягая слух, чтобы различить замирающий шум мотора. Но звук его не оборвался, а через некоторое время начал нарастать все явственней и сильнее. Самолет возвращался. Клюев облегченно вздохнул и, повеселев, взглянул на Мошкова.
Все задвигались, заговорили. Некоторые, отходя от палатки, закурили. Ровный гул исправно работающего мотора рассеял тревогу людей, хорошо знающих ту опасность, с которой сопряжен для летчика первый после долгого перерыва самостоятельный полет.
Общее успокоение, видимо, не разделял один Лапса. Лицо его было по-прежнему озабоченным, а глаза беспрерывно следили за самолетом. Он заметил, что разворот Дермидонтов сделал неправильно, "тарелкой", как говорят летчики, то есть с недостаточным креном.
- Как он разворачивается, ты видел, Лапса? - волнуясь, спросил, подойдя к нему, Набоков. Но в тот момент, когда - Лапса собирался ему ответить, "Вуазен" опустил свою "бычью" голову и, накренившись, стал разворачиваться в направлении аэродрома.
- Дермидонтов идет на посадку! - раздался громкий голос Мошкова.
Действительно, самолет быстро снижался. Уже недалеко от аэродрома "Вуазен" перешел в горизонтальный полет. Но в следующий момент вновь еще резче опустил нос. Казалось, "Вуазен" вот-вот, не дотянув до аэродрома, врежется в забор виноградника, около которого стояла авиационная палатка отряда. Но Дермидонтов, по-видимому, сам догадался о грозившей ему опасности. Он быстро выровнял самолет и на высоте 70-80 метров, мерно грохоча, пролетел над нами. Однако ровный и такой спокойный гул мотора довел волнение Лапсы до крайнего напряжения. Дермидонтов не открыл в достаточной степени сектор газа, и мотор не давал нужных оборотов для горизонтального полета. Лапса побежал по аэродрому, не сводя глаз с "Вуазена", размахивая руками и крича: "Газу, газу!"
Как заметили с земли, Дермидонтов смотрел вниз и назад, видимо, на бегущего по аэродрому Лапсу. "Газу, газу!" - продолжал неистово кричать Лапса, в то время как побледневший Мошков едва слышно бормотал проклятия.