Англичане водят машину скорее плохо, но осторожно. Французы же водят машину скорее хорошо, но безрассудно. Процент несчастных случаев примерно одинаков в обеих странах. Но мне как-то спокойнее с людьми, которые недостаточно ловко делают свое дело, но не отступают от правил, чем с теми, кто выполняет все с блеском, но правилами пренебрегает.
Англичане (и американцы) давно уже убедились в том, что скорость автомобиля меньше скорости самолета, французы же (как и большинство латинян) все еще пытаются доказать обратное.
В душе каждого француза дремлет Нуволари, который просыпается от первого прикосновения ноги к переключателю скоростей. Мирный на вид гражданин, любезно предложивший вам место в своей машине, может на ваших глазах превратиться в одержимого дьяволом гонщика. Жером Шарнеле, этот благодушный отец семейства, который и мухи не обидит, безжалостно раздавил бы мешающего ему пешехода, будь у него на то право. Зеленый свет действует на него, как красный цвет на быка. Ничто не в силах его остановить, даже желтый свет светофора. На дорогах этот человек порядка забывает о всякой рядности. И лишь после бешеных гудков он неохотно съезжает с середины шоссе. (В Англии узаконено левостороннее движение. У большинства народов — правостороннее. Французы же предпочитают держаться середины, которую в данном случае никак не назовешь золотой.)
Стоит какому-нибудь автомобилисту обогнать мсье Шарнеле, как он сразу мрачнеет. И, лишь оставив позади другую машину, он вновь обретает безмятежность духа. В такие минуты его семье следует быть начеку. Горе мадам Шарнеле, если она при первом же требовании своего супруга не отыщет в машине «Путеводитель по Южной Франции» (который он вместе с приложенными к нему картами позабыл на камине в гостиной). Горе ей, если она тотчас же не ответит на его вопрос: «Сколько от Аваллона до Шалона?», но горе ей, если она и ответит, — мсье Шарнеле, этот тиран в миниатюре (когда он сидит за рулем), заранее испытывает удовольствие от того, что сейчас докажет жене, что она ошиблась в своих подсчетах. Даже детей они сумели выдрессировать: «Попьете тогда, когда захочет пить отец!»
Главное — никаких непредусмотренных остановок! «Надо было сделать это заблаговременно», — говорит мсье Шарнеле, и все молча терпят, платя дань всемогущему богу «среднего француза» — средней скорости его автомобиля.
В Англии автомобилист, собираясь проехать триста миль, думает лишь о том, что ему предстоит проехать эти триста миль.
Когда же француз садится за руль, собираясь проделать шестьсот километров, его мысли на 2/3 заняты тем, какую среднюю скорость он сможет выжать из своей машины, и на 1/3 — условными знаками, разными звездочками и вилочками. Я имею в виду знаменитые значки в дорогом его сердцу путеводителе «Мишлен». Его заветная мечта — после трехчасового пути при средней скорости 90 километров в час найти ресторан, если возможно, в красивом месте, неподалеку от бензозаправочной станции, чтобы пополнить запас горючего и проверить мотор. Англичанин же подумает лишь о том, чтобы принять хорошую ванну, предварительно выпив чашку хорошего чая, если, конечно, он не выезжает за пределы Англии. Если же он приехал во Францию, все его мысли поглощены тем, как бы не нарушить принятых в этой стране правил движения, которые, по его мнению, отнюдь не правильны.
Вот, пожалуй, в чем основная сложность проблемы. Действительно, французы обладают особой способностью при правостороннем движении все время соскальзывать влево, что странным образом напоминает и их линию поведения в политике, ведь в этой стране даже самые ярые консерваторы не хотят, чтобы их называли правыми. Вот почему английский автомобилист, приехавший во Францию, порой не сразу сообразит, какой стороны ему следует держаться. И действительно, ему надо добраться чуть не до Кении, чтобы встретить нормальных людей, которые соблюдают правила левостороннего движения, измеряют расстояние в милях, определяют вес в фунтах и имеют нормальную температуру 98°,4[139], а пока что ему следует приспособиться к однообразию метрической системы, не оставляющей места славной зыбкости наших старинных мер: унции, буасо или гарнца. В километре, как ни верти, тысяча метров, тогда как в миле чудесным образом оказывается восемь ферлонгов, в ферлонге двести двадцать ярдов, в ярде три фута, в футе двенадцать дюймов…
Правда pocket-book[140] идеального путешественника ставит все на свои места, напоминая, что, для того чтобы определить по Фаренгейту температуру, указанную по Цельсию, достаточно умножить на 9, разделить на 5 и прибавить 32°. Что же касается перевода километров в мили, это и того проще: «Умножьте на 5 и разделите на 8»[141].
В один из моих первых приездов во Францию совершенно измученный тяжелым гриппом и не менее тяжелым переездом через Ла-Манш, которые объединенными усилиями обрушились на меня, я решил остановиться ненадолго в одной из гостиниц Кале, чтобы измерить себе температуру. И поскольку термометр показывал лишь 40,3°, я, успокоившись, отправился в путь, подняв верх своей машины и спустив ветровое стекло, но вдруг вспомнил, что нахожусь у этих проклятых жителей континента, у которых все не так, как у добрых людей. Я тут же принялся переводить свою континентальную температуру в температуру по Фаренгейту, а километры — в мили.
Только я собрался умножить 274 на 5, разделить затем на 9 и прибавить 32° к расстоянию от Кале до Парижа, как увидел автомобиль, несущийся прямо на меня, и вдруг сообразил, что, увлеченный своими расчетами, позабыл о существовании правостороннего движения. Я вовремя переехал на нужную сторону и затормозил, а летевший навстречу водитель, приостановившись на минуту, крикнул мне прямо в лицо:
— Ты что, спятил, что ли? Это тебе не ростбиф жевать!
Потом, заключив из моего молчания, что до меня не дошел смысл его слов, он, уже трогаясь в путь, еще раз взглянул на меня и постучал несколько раз указательным пальцем по лбу.
Этот жест, я скоро в этом удостоверился, — своеобразный ритуал.
С тех пор мне довольно часто приходилось ездить в машине с мсье Топеном или мсье Шарнеле, и я не раз наблюдал, как они, обгоняя другого автомобилиста, по не совсем понятным для меня причинам, глядя на него в упор, постукивали себя по лбу. В свою очередь отставший, из каких-то еще более таинственных побуждений, догоняя мсье Топена, обращался к нему также на языке жестов, но на этот раз он, словно отвертку, ввинчивал себе в висок указательный палец. В конце концов я пришел к выводу, что французы на дорогах постоянно задаются вопросом, уж не сошли ли они с ума, и тут же находят кого-нибудь, кто подтвердит, что они действительно не в своем уме.
Любопытно отметить, что те самые французы, которые охотно ведут лингвистические бои не иначе, как вооружившись словарем Литре, а составляя Большой академический словарь, продвигаются со средней скоростью семь слов в неделю, стоит им оказаться в автомобиле, сразу же забывают о всякой сдержанности в языке, о чистоте речи и даже простой осмотрительности[142]. Французы — прирожденные лингвисты, подобно тому как существуют нации прирожденных мореплавателей и меломанов, но за рулем они забывают обо всех правилах грамматики. Мсье Топен, который с особой жадностью проглатывает в своей газете рубрику, посвященную защите французского языка, и, не задумываясь, отчитает в письме журналиста, употребившего глагол «надеть» вместо «одеть», сам на дороге без конца изощряется во всяких «сивых меринах» и «сучьих детях».
В стране, где всегда во всем соблюдают меру, особенно удивляют люди, теряющие самообладание. Но тот факт, что они так легко теряют его за рулем, чреват неприятными последствиями. В одном им надо отдать справедливость: об их приближении узнаешь издалека. Золотое правило английских автомобилистов — проехать незамеченным. Француз же, напротив, стремится поразить воображение каждого, кто попадется на дороге. Потому-то он производит так много шума. Обычно автомобили работают на бензине. Французские же автомобили работают на гудках. Особенно когда они стоят[143].
141
Хотя это и кажется невероятным, майор и на этот раз ничего не выдумывает. Эти полезные советы даны в «Словаре иностранных идиом для путешественников» Дж. О. Кетриджа, изданном для англичан, о чем уже упоминалось выше. —
142
Теперь становится понятным, почему французы были так удивлены, когда английский автомобилист счел нужным через газету «Таймс» публично извиниться перед своим соотечественником за чересчур выразительные слова, сказанные им в адрес последнего. Француз же в этом случае, вероятно, догнал бы своего противника, обозвал бы его по-всякому и попытался бы, изловчившись, обогнать его и вынудить съехать на обочину. —
143
Открытый намек на заторы на парижских улицах. Для англичанина просигналить — значит издать неподобающий звук. К автомобильному гудку, пользование которым во Франции является обязательным и превращается в своеобразное развлечение, в Англии прибегают лишь in case of emergency (в крайнем случае). Однажды в Лондоне, когда я находился в «остине» майора Томпсона, мне захотелось закурить. По ошибке, вместо того чтобы нажать на зажигалку, я нажал на кнопку гудка. Тотчас же десять пар глаз, не считая глаз майора, негодующе уставились на меня. Я охотно бы спрятался в багажник.
На дорогах английский водитель, всегда готовый принести в жертву вежливости безопасность, не спускает глаз со сферического зеркальца. Как только он замечает машину, желающую его обогнать, он тут же пропускает ее. Нет никакой необходимости в гудках. Конечно, есть машины, вылетающие вам навстречу на поворотах. Но англичанин скорее погибнет, чем загудит. И нередко они действительно погибают. —