Я был бы весьма удивлен, если бы этот конкурс разрешил мои сомнения. И хотя мне далеко до огромного числа моих соотечественников, которые так понаторели на всякого рода конкурсах, что не моргнув глазом смогут назвать под слепящим светом телевизионных юпитеров имя третьего пуделя Жорж Санд или точную дату предпоследнего спектакля «Мнимого больного», — эта игра мне нравится; меня всегда влекли к себе цифры и статистические данные. За долгие годы службы в страховой компании я достаточно освоился с теорией вероятности и привык разбираться во всякого рода диаграммах. Почему бы хоть раз мне не испытать своих способностей в области куда более легкомысленной, чем статистика продолжительности жизни. Рискнем, пожалуй!
Кроме того, этот конкурс открывает для меня еще одну возможность: сама направленность его вопросов, подчас очень интимных, касающихся вашего характера, супружеской жизни, ваших детей, невольно заставляет задуматься над самим собой и внимательнее приглядеться к окружающим. Может быть, мой возраст заставляет меня, как и многих моих сверстников, разъедаемых желанием исповедаться и «что-то оставить после себя», взяться за перо? Думаю, что дело не в этом. Числа и статистика — два источника, питающие актуариев, — не предрасполагают к сочинительству; если я и решусь осуществить свой замысел и начну писать, читатель очень скоро убедится, насколько укоренилась во мне потребность все классифицировать и соизмерять. И хотя я готов доказать, что любовь столь же непреложно подчиняется законам, как и неизвестные величины второй степени, я тем не менее должен признать, что анализ страстей не всегда укладывается в графики и абсциссы. Ну, а честно говоря, поскольку наступило время отпусков, я хочу использовать эту передышку, чтобы поразмыслить на свободе и, отвечая на вопросы конкурса, попробовать разобраться в мире, где мне приходится жить. Таким образом появились эти заметки, написанные случайно, как комментарии к конкурсным ответам.
Глава II
Повседневная жизнь
1) Какое место в вашей жизни занимает ваша профессия? 2) Любите ли вы свою работу? 3) Удовлетворяют ли вас отношения с патроном? 4) Часто ли вам приходится с ним общаться? (Постоянно? Изредка? Никогда?) 5) Довольны ли вы своей судьбой? 6) Надеетесь ли вы найти на другой службе...
Доволен ли я своей судьбой?..
В нашем мире судьба благосклонна лишь к тем, кто удостоился титула «генеральный», «главный». У нас в компании звание «генеральный» и мягкий ковер в кабинете (отличительный признак шестой категории и двадцать пятой — высшей — ступени иерархической лестницы) являются символом всемогущества. Итак, у нас один генеральный президент-директор, два генеральных директора, один генеральный вице-директор, четыре заместителя генерального директора, один главный секретарь, два главных заместителя главного секретаря и т. д.
«Главный» — слово магическое, в этом нетрудно убедиться, присоединив его даже к такой скромной должности, как секретарь. Просто диву даешься, как начинает сверкать эта подначальная единица в ореоле его невидимых лучей. «Генеральный», «главный» заключают в себе могущество и блеск, власть и превосходство, в них чувствуется размах, широкий охват, они придают всем словам, к которым относятся, оттенок особой значительности: генеральные директора, генеральные инструкции, главные служебные записки, главное управление, генеральное совещание дирекции (не путать с совещанием на более высоком уровне — совещанием генеральных директоров).
Лично мне приходится иметь дело с генеральным президент-директором лишь в исключительных случаях. Но меня это вполне устраивает. Главным (если я разрешу себе употребить это слово) образом потому, что мне не слишком везет в отношениях с начальством. Я убеждаюсь в этом всякий раз, когда по долгу службы мне приходится давать ту или иную справку одному из наших высокопоставленных клиентов в связи с пересмотром или установлением новой системы пенсий и страхования жизни. Когда я им звоню, у них обычно идет совещание или они кого-то принимают. Когда же наконец они удостаивают меня приема, они без конца разговаривают по телефону. Единственный верный способ, на мой взгляд, переговорить с ними — это позвонить из Пасси или Отейя, предварительно уведомив, что их вызывает Буэнос-Айрес или Нью-Йорк. Даже во время самых ответственных совещаний они не могут устоять перед искушением снять трубку, когда голос секретарши произносит: «Мехико на второй…» или же «Нью-Йорк вас ждет на первой…» Когда выпадает такое счастье, что Нью-Йорк ждет тебя на первой, — кажется, что сами небоскребы кланяются тебе, — упустить его невозможно.
Мне много раз за мою довольно долгую службу приходилось быть свидетелем подобных разговоров, где минута стоила от тысячи до полутора тысяч франков. И меня всегда особенно поражала глубочайшая содержательность этих разговоров.
«Ну, как там у Бетти? А что поделывает малышка? Вы видели таких-то? Обязательно, обязательно побываю в ваших краях, только не раньше октября. (Сильные мира сего всегда либо собираются в Нью-Йорк, либо только что вернулись оттуда…) Послушайте-ка, попросите, пожалуйста, Филиппа, ведь он возвращается на следующей неделе, зайти к «Брет энд Брет», только не на 42-й авеню, а на углу 5-й и 57-й авеню, да-да, и купить мне две жесткие щеточки. Здесь делают такую дрянь… Если его это затруднит, пусть перешлет их с багажом[162]. Какая там у вас погода?.. Мы просто подыхаем от жары»… и т. д.[163]
Меня, вероятно, так восхищает невозмутимость, с которой могущественные люди могут попросить, разговаривая по телефону с Нью-Йорком, привезти им пару щеточек (словно речь идет о важнейшем поручении, достойном телефонного кабеля, проложенного по дну океана), потому что сам я никогда не решился бы сделать подобное, да еще в присутствии шести-восьми сотрудников. И это ясно доказывает, что мне не хватает размаха, свойственного большому начальству, так же как и той высшей отрешенности, которая позволяет им через час после подобного разговора продиктовать приказ о недопустимости частных бесед в служебное время.
Что же касается моего нынешнего генерального президент-директора господина Штумпф-Кишелье[164], то, не считая исключительных случаев, я встречаюсь с ним только в коридоре. Мы всегда обмениваемся одними и теми же фразами. Я говорю: «Добрый день, господин президент», а он бросает мне на ходу полупокровительственно, полувысокомерно: «Добрый день, Бло (иногда он забывает мою фамилию). Все в порядке?.. Я полагаюсь на вас!» Это «Я полагаюсь на вас» так же, как и «Надо сделать невозможное», — коронные фразы патрона. Он всякий раз произносит эту фразу, встречаясь с начальником отдела или отделения в коридоре — единственном месте, где они имеют честь его видеть. Его известные всем сотрудникам: «Все в порядке? Я полагаюсь на вас!» — говорится в два приема, с двумя различными, навеки застывшими интонациями. «Все в порядке?» — произносится тоном резким и гнусавым, исключающим всякий ответ, и звучит так же, как знаменитая генеральская фраза: «Так, значит, суп хорош?» Само собой разумеется, у генерального президент-директора, несмотря на его: «Все в порядке?», нет ни времени, ни малейшей охоты знать, как в действительности идут ваши дела. Произнося эту ритуальную фразу, он выставляет вперед подбородок и вздергивает губу так, что она почти касается носа, давая тем самым понять начальникам отделов, что шефу известно о всех неприятностях его подчиненных: «Да, да, я знаю, у вас куча всяких забот, но, поверьте, у меня их побольше вашего. Но я в курсе…»[165] Следует короткая пауза, потом, бодро тряхнув головой, господин Штумпф-Кишелье важно произносит свое: «Я полагаюсь на вас» — и при этом подмигивает вам с видом сообщника — он, мол, знает, что не зря на вас полагается. Слова: «Я полагаюсь на вас!» доносятся уже с другого конца коридора.
163
Подобные разговоры ведутся преимущественно из служебных кабинетов, поскольку они оплачиваются компанией; из дома говорят более лаконично.
165
Патрону так часто говорят: «Не теряйте на это времени, патрон. Такой-то займется этим», или: «Вы слишком заняты, чтобы изучать этот вопрос. N все уладит», что я порой задумываюсь над тем, какие же дела остаются на его долю.