Вкусно и скромно пообедав, мсье Топен проверяет в уме правильность счета.
«Из принципа», — говорит он мне, и к тому же он совсем не хочет, чтобы его грабили средь бела дня. Не на того напали! Если он не находит ошибки, он чувствует себя разочарованным. Если он выискивает хоть малейшую — он впадает в ярость. После этого он покидает ресторан, больше чем когда-либо укрепившись в своей недоверчивости.
Недавно, когда мы вместе с мсье Топеном ехали на Аустерлицкий вокзал (его никак не минуешь), собираясь отправиться в маленький городок на юго-западе, он предупредил меня, что ему нужно заехать в аптеку купить необходимое лекарство.
— Too bad[22]! Вы нездоровы? — спросил я.
— Нет, пока здоров. Но я не слишком доверяю гасконской кухне.
— Но разве нельзя купить лекарство на месте?
— На эти городишки рассчитывать не приходится. Будет спокойнее, если я захвачу из Парижа.
К моему великому удивлению, такси проехало мимо многих, на вид самых обычных аптек, которые почему-то не внушали доверия мсье Топену. Вот тогда-то до меня и дошел смысл французских реклам, которые всегда приводили меня в полнейшее недоумение: «Продается во всех хороших аптеках». Вероятно, те, мимо которых проезжала наша машина, к числу таковых не принадлежали.
Наконец мы остановились у одной из «хороших аптек». Вернувшись в машину с небольшим пузырьком в руках, мсье Топен сказал мне несколько виновато:
— Не очень-то я доверяю всем этим лекарствам, которые, в сущности, совершенно бесполезны. Но моя жена верит в них. А раз веришь, помогает…
Когда мы уже подъезжали к вокзалу, я заметил, что мсье Топен время от времени нервно поглядывает на свои часы. Должно быть, он все-таки не доверял им, так как в конце концов спросил у шофера «точное время». Англичане или немцы спрашивают: What time is it? Wieviel Uhr ist es[23]? И им отвечают, сколько времени. Мсье Топена не устраивает просто время. Ему подавай «точное время». Время, сверенное с Обсерваторией, время по Гринвичу или по Монт-Паломару. В данном случае он, кажется, все-таки успокоился, так как часы на стоянке такси показывали то же время, что и его собственные. Но, приехав на вокзал, он еще раз сверился с часами на перроне, объяснив мне при этом, что часы на вокзальных башнях обычно ставят на три минуты вперед, чтобы поторопить отъезжающих. Итак, мсье Топен поставил свои часы по вокзальному времени, отбросив три минуты. Но из принципа прибавил одну минутку, потеряв на этом деле по крайней мере шестьдесят секунд.
Затем мы направились к своему поезду, сели в вагон и устроились около окна. До отправления мы решили немного погулять по перрону, но прежде мсье Топен занял три места, положив шляпу, зонтик и мой плащ.
— Но мы же едем вдвоем, — заметил я.
— Так оно вернее, люди удивительно бесцеремонны!
Время отправления, как мне казалось, не должно было беспокоить мсье Топена, поскольку он внимательно изучил расписание. Однако, заметив железнодорожника, он обратился к нему:
— В расписании ничего не изменилось? Оно точное? — И, повернувшись ко мне, бросил: — Не очень-то я доверяю этим расписаниям.
Пожалуй, легче всего обнаруживается знаменитая гидра «они» в вагоне поезда. Я это знал, и все-таки в тот день мне особенно повезло. По правде говоря, на сей раз, поддавшись общей дремоте, чудовище, казалось, оцепенело… но вдруг к концу этого холодного и сумрачного дня в вагоне начал мигать свет.
— Все-таки могли бы они, — проворчала сухонькая старушка с грелкой в ногах, — проверять вагоны прежде, чем отправлять их!
Пятеро французов, сидевших в нашем купе, которые до сих пор настороженно и подозрительно молчали, уткнувшись в газеты, свои или взятые у соседа («Вы разрешите?.. Благодарю… благодарю…»), конечно, только и ждали сигнал тревоги или скорее боевой клич «они», чтобы броситься в атаку.
«Они», словно футбольный мяч, тут же приняла разодетая дама в вуалетке и с собачкой («Подумать только, они заставили меня купить билет этой крошечной болонке!») и перебросила дальше, мяч подхватил на лету крайний правый нападения, весьма самоуверенный господин, путешествующий под защитой орденской ленточки, солидной золотой цепочки и тройного подбородка, которые содрогались от раскатов его громового смеха.
— А чего тут думать! Им на это наплевать, мадам… Им на все и на всех наплевать.
— Кроме всех и всяких налогов, — подбавил (явно довольный) мсье Топен.
— Конечно!
— Лишь бы платили!
— На остальное им на…!
Свалка становилась всеобщей. Дух старого спортсмена заставил меня пожалеть о том, что я не могу принять в ней участия. Мне была отведена роль безмолвного судьи, и я продолжал считать очки.
— Будь у нас правительство…
— Есть-то оно есть, да толку от него мало.
— Нам нужно правительство, которое бы управляло.
— Ишь чего захотели!
— Нужен сильный человек…
— Я все бы это вымел к черту! Смахнул метлой.
— Ну, а пока что они сидят на своих местах!
— А что им! И будут сидеть!
— У них одна забота — набить себе карманы.
— Нашли теплое местечко!
— А поездки за государственный счет… Слышали об этой так называемой парламентской делегации в Черную Африку?.. Тьфу! А кто, спрашивается, за все это платит?
— Мы!
— Вы!
— Я!
— В том-то и дело! Они окончательно зарвались! Какой позор! И это в нашей прекрасной стране!
— Такой богатой!
— Которой цвести бы да цвести…
— Кончится тем, что они ее окончательно разорят.
— Они на это способны.
— Вот взять хотя бы этот поезд… Разве это не позор… Когда вспомнишь, что здесь путешествуют и иностранцы! Что они могут о нас подумать! (Все взоры устремляются ко мне, словно приносят извинения… «Пусть Англия простит нам!»)
— Я напишу компании.
— Пишите сколько душе угодно!.. Они и не подумают прочесть вашу жалобу.
В эту самую минуту вошел контролер и дама с собачкой набросилась на него.
— Это позор, вы понимаете, позор, позор! Верните мне стоимость билета.
— Если у вас имеются какие-то претензии, мадам, обращайтесь в Управление железных дорог, — ответил ей служащий.
— А вы-то здесь для чего?
— Я проверяю билеты, мадам… Ваш билет, пожалуйста!..
Господин с орденской ленточкой, которому не терпелось вмешаться, бросился в бой.
— Я попрошу вас быть повежливее с дамой!
— Я вполне вежлив, мсье, а, кроме того, я у вас еще не проверял билета. Ваш билет, пожалуйста!
— Я его предъявлять не стану!..
— Это мы еще посмотрим… Если вы думаете, что вам удастся провести меня…
— Ну, это уж слишком! Вы мне за это дорого заплатите, мой друг…[24] Но прежде (при этом он вытащил золоченый автоматический карандашик, висевший у него на цепочке) позвольте-ка взглянуть на ваш номер…
Господин поправил пенсне и буквально уткнулся носом в фуражку контролера, покусывая кончик карандаша:
— Три тысячи девятьсот восемьдесят семь… Итак, № 3987, будьте уверены, это вам даром не пройдет… А пока что, мой друг, держите-ка мой билет. Но даром вам это, мой друг, не пройдет, ох, не пройдет!
Контролер улыбнулся, с невозмутимым видом, щелкнув компостером, пробил билет.
— Хорошо смеется тот, кто смеется последним, — бросил господин с орденской ленточкой.
— А пока что, будьте любезны, ваши билеты!
Пассажиры нехотя, что-то бурча, подчинились. Как только за контролером закрылась дверь, дама с собачкой прошипела из-под вуалетки:
— Какая дерзость! До войны не было ничего подобного. И главное — они все таковы.
— Если еще не хуже!
— Одна шайка!..
Немного погодя, выйдя в коридор подышать свежим воздухом, я услышал, как контролер говорил своему товарищу, принимавшему у него смену:
— Не знаю, что с ними сегодня, компостером их не возьмешь… Не очень-то доверяйся им!
Контролеры не доверяют пассажирам. Пассажиры не доверяют контролерам. Кто же в этом французском поезде, в этом поезде недоверия, самый недоверчивый?
24
Когда один француз говорит другому французу в таком тоне «мой друг», это значит, что он ужо считает его своим врагом. — Прим. майора.