Иногда я набираюсь храбрости и через силу бормочу несколько нелепых слов, которых едва хватает, чтобы разбить лед молчания. И тогда, позабыв о законах светской эквилибристики, я всеми силами стараюсь не нарушить контакта с той из соседок, с которой я отважился заговорить, хотя и терзаюсь угрызениями совести из-за того, что приходится игнорировать другую. Мне и без того не по себе, но от сознания, что я заставляю скучать свою даму, тоска моя еще больше возрастает. Надо сказать, что позабытая мной соседка не всегда остается пассивной. Однажды меня призвала к порядку дама, которая, хоть я и видел ее впервые, действовала весьма решительно. Так как я, на ее взгляд, уделял слишком много внимания своей соседке слева, она вдруг спросила меня:
— Скажите, дорогой мсье Бло, а вам знакомы правила правостороннего движения?
Я бы дорого дал, чтобы избежать подобных сцен! Но Тереза ненасытна.
— Если бы я послушалась тебя, — не уступает она, — мы бы никогда нигде не бывали и никого бы не принимали у себя!
Не спорю. Меня это вполне устроило бы. Я в одинаковой степени не люблю званые обеды как у других, так и у себя. Но, как говорит Тереза, «надо у себя принимать». И мы приглашаем к себе скучать людей, у которых сами скучали месяц назад.
Глава XI
Королевство снобов
Мне и самому хотелось бы оправдать надежды Терезы. Но я глубоко убежден, что, проявив даже максимум доброй воли, я не стану своим среди этих баловней судьбы. Подобное ощущение чужеродности я испытываю в первую очередь потому, что говорю с ними на разных языках. Недавно я лишний раз убедился в этом: в гостиной разговор шел о том, кто как проводит уик-энд, и вдруг один господин, повернувшись ко мне, спросил:
— Ну, а вам, мсье Бло, случается травить?
Вопрос меня весьма озадачил, неужели я похож на отравителя? Оказалось, речь шла об охоте на зайца. Видимо, мой собеседник принял мое продолжительное молчание за отрицательный ответ и, не дав мне времени что-нибудь сказать, заключил:
— Значит, вы гольфуете!
А поскольку я не занимался ни тем ни другим, я почувствовал себя полным ничтожеством рядом с этим господином, который явно недоумевал, на что же в таком случае я убиваю свои воскресенья.
Нет… определенно, если хорошенько вдуматься, у меня нет никаких данных, чтобы войти в королевство снобов. Ни их лексикона, ни манер, ни жестов, ни этого отсутствующего вида.
Мне недостает самых существенных качеств. Мол страсть классифицировать и мой уже довольно солидный опыт позволяют мне здесь перечислить эти черты.
1) Пресыщенный вид
Больше всего меня поражает выражение скуки, написанное на физиономиях «приличных людей». Может быть, угрюмость их объясняется тем, что у них есть все, кроме птичьего молока? А может быть, это постное выражение лица — признак хорошего тона? Право, не знаю, но чаще всего вид у них недовольный. И чем фешенебельней место, где они находятся, тем мрачнее они кажутся. Если же там оказывается слишком мало людей, созданных по их образу и подобию — сидящих с вытянутыми лицами, как на поминках, — они начинают жаловаться, что общество здесь не то. Меня всегда приводят в замешательство эти господа, которые развлекаются со скучающей миной. Убежден, что я лично при всем желании не смогу казаться унылым, если мне весело, и не сумею сохранять на своем лице вечную гримасу отвращения.
В ресторанах, во всяком случае в тех роскошных ресторанах, бывать в которых считается хорошим тоном, вид у них все такой же мрачный, словно их утомляет уже сама мысль, что надо заказать себе дыню (но если она действительно сладкая!) или же форель под соусом (главное — проследите, чтобы к ней никто не притрагивался).
Мсье Фитц-Арнольд, с которым мы обедали вчера в одном из модных ресторанов, выглядел именно так. Скучающим взором скользнул он по Чарли Чаплину, астурийскому принцу, Одри Хепбёрн. Можно было подумать, что он видит их чуть ли не каждый день. Посидеть спокойно, призналась мне как-то одна кинозвезда, которую одолевали любители автографов, можно лишь в очень дорогих ресторанах: там сумеют сделать вид, что не узнают тебя. Официант терпеливо ждал. Мсье Фитц-Арнольд был не готов. Официант отошел. Фитц-Арнольд пробурчал: «Вечно здесь приходится ждать, пока у тебя примут заказ. Метрдотель!» Он принадлежит к той категории клиентов, которые чувствуют себя сносно, когда над ними склоняются, словно плакучие ивы, три официанта и дают им самые тонкие кулинарные советы, которым господа, конечно, не следуют. Но истинное блаженство испытывают они лишь тогда, когда за ними прибегает посыльный: «Рим на проводе, мсье!» Стараясь показать, как он раздосадован тем, что его беспокоит Рим, хоть в душе он и ликует, Фитц-Арнольд не слишком торопится — лишнее свидетельство, что стоимость телефонного разговора для него не имеет значения и что Рим, как и все в этом мире, опостылел ему.