Саркисов. И у меня просьба: я был при всем этом и полностью все подтверждаю. Я сам видел: кровь, израненную женщину, как Домбровский был взволнован, как он хотел бежать в аптеку. Снимите, пожалуйста, с меня показания.
Дежурный. Обойдемся и без ваших показаний. И акта не будет. Вот придет начальник...
Но начальника все нет. И только одного мне удается добиться: на одном из моих объяснений товарищ ставит и свою подпись. А на другом пишет: "Полностью подтверждаю", - и подписывает свой точный адрес.
В эту минуту приходит начальник.
Я и вправду и до сих пор считаю его порядочным человеком и хорошим работником: скромный, тихий, спокойный капитан в милицейской форме. У него мягкие манеры и усталое лицо. Дело его не особенно заинтересовало. Арутюньян он знает хорошо. А меня вспоминает по другому случаю и говорит: "А ведь Тарасов тогда о вас замечательно отозвался". О Тарасове разговор еще впереди. И поэтому я привожу только слова капитана. Затем капитан читает мое объяснение.
- А где Саркисов? - спрашивает он, оглядываясь. Я говорю, что он только что ушел, ему предложили подождать на улице.
- Пойду поговорю с ним (качает головой). Да, эта самая Арутюньян... Беда!
Уходит. Возвращается минут через десять, вздыхает.
- Ну что ж, идите домой, товарищ Домбровский. Вот только мне надо будет вас завтра увидеть. Подпишитесь, пожалуйста, на этой повестке.
Подписываюсь.
Уходим.
Конец вечера проводим в Доме литераторов. Там я давно не был и попадаю в торжественный момент. У Юрия Полухина родился сын. Выпиваем за его здоровье. Рассказываю товарищам о том, в какую идиотскую историю я чуть не попал: защитил женщину и мог бы оказаться мелким хулиганом. Ее же прогнали обратно к тем, кто ее избивал: в общем, иди, и пусть тебя добьют. На меня составили протокол. Хорошо, что попался умный начальник.
- Слушай, Юрий, да уезжай ты оттуда, - говорит мне Полухин. - Я твоих жильцов вот как знаю. От них без оглядки бежать надо! Что, неплохие люди? Пусть неплохие, но жить они дадут только себе, а не тебе. Дверь запирай в десять часов. После десяти не приходи! Гостей не води! Все женщины у тебя проститутки. Все мужчины - пьяницы. Порядочные люди ходят только к ним. Уезжай ты за ради Бога. Неужели это так сложно?
Домой пришел в полночь. В подвал я не заглянул. Начальник мне сказал, что пошлет туда людей. Я приду утром, и тогда мы поговорим обо всем.
Наступает утро.
Поднимаюсь рано, как говорят, чуть заря. Трамваи еще не ходят. Надо очень много еще сделать до вечера; вечером из Пятигорска ко мне приезжает друг. Мы не виделись с ним уже года три. То он в командировке, то я в отъезде, то еще что-нибудь такое. И вот я прибираю комнату, выкладываю на стул чистое постельное белье, покрываю его газетой. Друг будет жить тут у меня, других адресов у него нет; накануне мы обо всем договорились по телефону. А днем нужно писать, писать. АПН заказало большую статью для Америки. Хоть умри, но сдай вовремя. Статья историческая и требует раскопок. Вот сижу, читаю и выписываю.
В десять часов приходит Саркисов. Я встречаю его с ручкой в руках.
- Ну что, старик, ты готов? Пойдем, - говорит он. - Просили пораньше.
Заходим в милицию. Поднимаемся наверх. Кабинет начальника заперт. Где же он? Никто не знает. "Справьтесь в дежурной части", - советует уборщица.
Спускаемся в подвал. За барьером сидит дежурный и что-то пишет. На скамейках, позевывая, переговариваясь, сидят несколько милиционеров. Видно, что смена только что кончилась. Спрашиваю о начальнике. Он поднимает на меня глаза: "А что?" Я говорю, что, и сразу все меняется: смех и гогот - все то, что я уже слышал вчера. Произошло что-то очень смешное. Рыжий, что ли, в парике ввалился в дежурку, пьяного ли за руки и за ноги притащили и бросили:
- Пришел? Пришел! Ну теперь садись жди - скоро поедем!
- Да мне ждать-то долго нельзя, - объясняю я. - Мне еще в Ленинскую надо. Если начальник занят, так я, может быть, потом зайду.
Опять смеются. Дежурный говорит:
- Да нет, зачем позже? Позже ты уж не зайдешь... Позже мы тебя сами в хорошее место свезем. На машине! Видишь, какой почет тебе, Домбровский!
И опять что-то пишет.
Я смотрю на товарища. Произошло что-то не то и, кажется, что-то очень плохое.
И Саркисов тоже смотрит на меня.
- Ты хотел утром звонить своему секретарю, - говорит он. - Звонил?
Я машу рукой. Секретарю я звонил. Разговаривал даже с его женой. Секретарь спал. Жена попросила позвонить попозже. А я так ушел в работу, что все позабыл. Да потом что бы я ему стал говорить? Какие у меня соседи? Так он знает это отлично. Был у меня неоднократно. Как они себя ведут - он знает тоже. Что же я бы стал ему объяснять?
Проходит еще минут десять, потом пятнадцать, потом полчаса. Оба сидим и ждем.
- А зря, - говорит вдруг товарищ. - Зря ты к нему не дозвонился. Надо бы обязательно дозвониться.
- Слушай, - говорю я. - Вот тебе ключ. Ко мне будут звонить из редакции. Скажи, пожалуйста, что я запоздаю. Снова смех. Дежурный поднимает голову.
- Запоздает, запоздает! - жизнерадостно объясняет он. - Обязательно запоздает! Иди, иди, звони, скажи, что он запоздает!
Товарищ уходит. Еще через десять минут приходит зам. начальника. Проходит за барьер и садится за стол.
Ему подают мою повестку.
- А где он? - спрашивает зам. начальника.
- А вот, сидит на лавочке, ждет. Зам. начальника поднимает голову.
- Ждет? - повторяет он насмешливо. - Ну и пусть ждет. - Берет дело и переворачивает лист-другой, читает, хмыкает. Все написанное ему очень нравится: ругал милицию, так, так! Привел неизвестную? Отлично! А всего лучше другое. Он встает.
- Помните, как мы месяц назад говорили с вами по телефону? - спрашивает он торжествующе.
Отлично помню тот разговор хотя бы потому, что он совершенно не походил на этот. История эта, конечно, неприятная. У меня в комнате подрались два человека, которые увидели друг друга в этот день впервые. Дело получилось так. Ко мне со стихами ходил один из начинающих. Школьник 11-го класса. Его мать, знакомая моего хорошего знакомого, просила посмотреть стихи и оценить. Вот он ходил и читал, а я слушал. Но слушать-то я слушал, а сказать ничего не мог, т.е., в общем-то, стихи мне нравились и даже не то что, пожалуй, нравились, а просто я подумал, что из парня может получиться толк, но в стихах такого рода - с очень приблизительными ассонансами, с рваными строками, скачущим ритмом - я понимаю немного. А сказать надо было что-то очень весомое, ясное. Вот я и позвонил одному поэту и попросил его зайти. Мы были хорошо знакомы. Его книга только что вышла и имела успех, а за год до этого я отвез целый цикл стихов поэта в "Простор". Паренек был тоже из Алма-Аты, так что получилось так, что отчасти как будто встречались земляки. Поэт пришел ко мне с алмаатинкой, студенткой какого-то московского института. Она читала мой последний роман и хотела со мной познакомиться. И такое тоже иногда бывает. Сидели, слушали стихи, пили чай да пиво (больше на столе ничего не было: пареньку не исполнилось и 18). И все бы окончилось так же хорошо, как и началось, но, на беду, в этот день (и надо же случиться такому!) ко мне забрел товарищ. Я знал его лет сорок (вместе учились), а не видел года три. Вот этот уже был пьян. Да пьян-то был как - зло, агрессивно и запальчиво-обиженно. И второе совпадение: он три года воздерживался, а сегодня как раз его и прорвало. Во-первых, кончились какие-то сроки и зароки, а во-вторых, приезжала дочка, которую он не видел Бог знает сколько времени. Вот он и завелся.