Одним словом, от дилетантства и инициативы отдельных главковерхов -- переход почти к германской армии.
Доклад целиком одобряется.
"Все правильно, -- заявляет Троцкий. -- За власть на местах не бойтесь. Местных головотяпов мы быстро угомоним. Это вам не Керенский. Уговаривать не будем. Предлагаю незамедлительно составить список участников первой инспекторско-карательной поездки".
"Главных реформ требует артиллерийское дело", -- горячится молодой полковник.
"Это же почему, потому, что Наполеон артиллеристом был?" -- спрашивает Подвойский. Снова натянутый смешок.
"Нет, не потому,-- не смущается полковник, -- во-первых, Maкензен нас научил покрывать артиллерией недостаток в людях. Во-вторых -- потому, что в условиях гражданской войны, разыгрывающейся преимущественно в городах, зачастую два-три тяжелых орудия вызывают панику в больших гарнизонах..."
"Хорошо, хорошо, вот вы нам составьте докладную записку на эту тему и Николаю Ильичу и представьте, товарищ... простите, как вас?"
"Каменев", -- предупредительно помогает полковник.
"Ну, вот видите, какая у вас хорошая фамилия. Сразу видно, что настоящий коммунист. Следуйте только своему однофамильцу!.."
Подымается Парский и произносит речь о значении броских кавалерийских рейдов в гражданской войне.
"Мораль?" -- спрашивает Троцкий.
"Мораль такая, что у меня есть на примете выдающийся кавалерист-ремонтер, некто Далматов. Я убежден, что он сумеет создать первую в мире конницу".
"На Вашу ответственность?" -- "Да!"
Судьба Далматова решается одной заметкой в блокноте Подвойского.
И вообще результаты этого скромного, как будто незначительного заседания громадны.
VII
Не проходит и недели, военная инспекция под руководством Балтийского и Парского приступает к работе. В святую пятницу с Курского вокзала отходит три состава: впереди два бронированных с латышами особой дивизии; позади "А" -- в уютных салонах, украшенных красными флагами и ветками акации, сидят генералы, склонившись над картами, докладными записками, подсчетами. Все в той же кожаной черной куртке, в которой он штурмовал Михайловский замок, Подвойский переходит из вагона в вагон, давая инструкции о первой остановке, первой пробе новой метлы. В Орел уже сообщили по прямому проводу о смещении всего состава военного комиссариата и предстоящем приезде спецов.
На вокзале неприятных гостей встречает весь состав исполкома. Председатель -- скучный, бледный, не то из приказчиков, не то из учителей гимназии -- докладывает, что в городе неспокойно.
"Что именно?" -- спрашивает Подвойский. Выясняется, прибывший накануне Дыбенко уговаривает местный гарнизон бороться с новой контрреволюцией. Подвойский отдает короткое распоряжение. С платформ снимаются броневики, из вагонов, разминая ноги, перекликиваясь на своем ужасном языке, вылезают мордастые, белобрысые, безбровые парни.
Проходят два часа. Сперва из города доносится пулемет, потом молчание: идут переговоры с зачинщиками сопротивления, засевшими в губернаторском доме. Одиночный пушечный выстрел. Снова молчание. Еще через полчаса на вокзал под латышским эскортом приводят избитых матросов. Их четверо, пятый -- глава -- Дыбенко успел скрыться. Всех четырех расстреливают тут же на перроне. В открытом автомобиле в город уезжают два военспеца, предназначенные для Орла; а поезда отправляются дальше.
Из городов наибольшее сопротивление оказывает Воронеж. Здесь приходится выдержать настоящее сражение с двумя тысячами людей из отряда Маруси Никифоровой, подвизавшейся на Украине.
Остатки отряда в течение целых суток отсиживаются в гостинице. Бризантный снаряд -- и из горящего здания, среди рушащихся сводов, выпрыгивают черные от дыма и пороха люди. В Воронеже насаждается центральное воинское присутствие для губерний Воронежской, Тамбовской, Пензенской, Рязанской. Во главе воинских участков поставлены прежние специалисты. В те дни, когда в белых армиях еще не мечтают о мобилизациях, у красных трудами военспецов восстанавливаются списки, вводится круговая порука. В Тамбовскую губернию, оказывающую сопротивление работе воинских начальников, едет сам Лацис с карательным отрядом. Сожжено несколько деревень, остальные выдают потребное число рекрутов полностью.
Сперва через пень, да и через колоду, потом лучше и стройнее, и наконец налажен аппарат, и сброд насильно мобилизованных превращается в стройные батальоны.
На второй месяц поездки, 29 мая, Подвойский получает телеграмму о выступлении чехословаков. Сообщение с Самарой прервано. Пенза под ударом.
К прямому проводу Подвойского вызывает Троцкий: "Николай Ильич, как дела, что полагаете предпринять?" И Николай Ильич отвечает: "Сегодня выезжаю на фронт со всей инспекцией; послезавтра раздавлю чехословацкую гадину..." "Послезавтра" протянется полтора года; гадину раздавят -- полковник генерального штаба Сергей Сергеевич Каменев и великий мираж, великий inconnu {незнакомец (фр.).} -- Буденный.
VIII
Нижегородского драгунского полка вахмистр Буденный -- храбрый сметливый мужик; популярный, потому что безумен в атаках, щедр в грабежах, снисходителен к громилам. Когда его придумали -- конница, носящая ныне его имя, была уже составлена, также как особые приемы ее действий.
В генеральской шинели с красной звездой, на тройке подобранных вороных, зачастую рядом с женой -- Надеждой Ивановной, попечительницей всех кавалерийских красных лазаретов, большевистской Александрой Федоровной, -- звеня бубенцами, раздавая подарки, мчится по России Буденный, а в сторонке, в штабном вагоне, в реквизированной избе, в занятом особняке сидит молчаливый человек над картой -- полковник Далматов. Создатель конницы Буденного не любит выставлять свое имя.
Старший офицер одного из привилегированных гвардейских полков, Далматов был хорошо известен в кругу специалистов еще задолго до 1917 года.
Первый в России ремонтер -- характеризовало его всеобщее мнение. Ремонт, т. е. подбор подходящих лошадей, был важен всегда. В условиях 1918--1920 гг., когда Деникин и Врангель, отлично учитывая значение действий конницы, не смогли создать могущественной конной армии исключительно из-за отсутствия лошадей, -- искусство ремонтера приобрело особое значение.
Далматова на советскую службу заманили, подействовав на его алчность -- ему были отпущены громадные суммы на скупку лошадей -- и на его спортивное чувство: "Ты сможешь спасти русскую лошадь",-- шепнули вовремя этому воспитаннику Коломяжского ипподрома, манежа и Аквариума.
Лавры Шеридана, Гадика, Мюрата, набеги прусских гусар, рейды Стюарта; десятки тысяч великанов гвардейцев, мчащихся на подобранных лошадях, по мановению перчатки переплывающих реки, уничтожающих неприятельские армии -- вот что грезилось вылощенному полковнику Далматову, ближайшему другу великих князей.
Почти полгода, задолго до начала рейдов, Далматов колесил по всей России, не оставляя ни одного уголка, где, по агентурным сведениям, частными владельцами могли быть припрятаны призовые породистые кони. В первую голову он собрал в одной базе все остатки, какие нашел в губерниях: Воронежской (Хреновские), Орловской, обл. Войска Донского (казенный Провальский завод и частные коннозаводства Корольковых, Супруновых, Михайликовых и др.), Астраханской губ. (калмыцкие табуны), на Волге и в Сибири. За шесть месяцев 1918--19 гг. им были выказаны по этой части чудеса.
И к 1919 г. -- к эпохе приказа Троцкого -- "Пролетарий, на коня!" -- Далматовым было собрано нечто весьма реальное: около 50 000 прекрасно обученных, породистых лошадей. Кроме того, сделал он все возможное для того, что именно "пролетария" не пустить на коня... Прирожденные наездники: военнопленные мадьяры, киргизы, татары, -- из русских -- многочисленные гвардейские офицеры, лейб-казаки, уланы и др., слетевшиеся на огонек "своего" Далматова, вот каково было ядро конницы Буденного.