"Третий раунд... Карпантье!.. Находится!.. В тяжелом состоянии!.. Повредил! Правую! Руку!.. Исход!.. Борьбы!.. Не оставляет!.. Никаких!.. Сомнений!.."
"Georges n'existe plus" {С Жоржем покончено (фр.).}, -- хриплым шепотом заключает наш шофер. Люди, сдавившие хвост автомобилей, тоже перешли на шепот...
"Четвертый!.. Раунд!.. Начался!.. Тяжелый!.. Удар!.. Карпантье!.. Упал!.. На!.. Девятой!.. Секунде!.. Встал!.. Демпси!... Обоими!.. Кулаками!.." И в ту же секунду протяжный все заглушающий рев сирены... Один, другой, третий... Хочется верить в чудо, быть может, заревет сирена в четвертый раз, и тогда... Но нет, с неистовым оскорбительным треском разрывается первая бомба, вторая, третья... Карпантье побит. Сомнений нет!.. Снова что-то выкрикивает рупор, но толпа уже загудела, засвистела, задвигалась. "Долой, долой..." Мы ползем задним ходом, мелькают взволнованные дрожащие лица, какая-то девушка падает в истерике, и ее вносят в кафе... Со стороны Монмартра, опрокидывая людей, бросаясь под автомобили, мчатся очумелые газетчики. "Daily Mail... Результаты матча... Демпси победил..."
Двойной удар: в Джерсей-Сити -- Карпантье, в Париже -- французские газеты... Английская газета в чужом городе, в случайной типографии сумела побить рекорд... Через две с половиной минуты после окончания матча в Джерсей-Сити -- Карпантье еще отирали губками и смывали кровь с лица -- "Daily Mail" вышла с портретом Демпси... "Auto" опоздало на пять минут, остальные на десять и пятнадцать...
Громадный "Голиаф" жужжит своими мощными пропеллерами и пускает над бульварами красные огни; вдали над обелиском парят "Ньюпорты"... Горе, горе!! "Petit Parisien" и "Petit Journal" попали впросак... Сирены "Matin" уже всех известили... Более того: на завтра утром "Matin" готовит самый крупный сюрприз -- Карпантье каблирует газете описание своего собственного поражения...
"Мне нужно много подумать и поплакать в объятьях жены, прежде чем решить вопрос, смогу ли я поднять нить жизни, оборвавшуюся на арене Джерсей-Сити... Демпси победил меня, действуя корректно и безупречно, потому что побеждает лучший. Я не оказался лучшим..."
Еще двенадцать дней суждено прожить Парижу до ночного праздника, но и в ночь 2 июля город не засыпает до утра. В кафе, на площадях, на тротуарах, в частных квартирах обсуждаются подробности... Общий тон -- минорный, сдержанный, в голосах "ораторов" слезы...
Только у экрана "Daily Mail" кучка буянов забросала камнями портрет Демпси -- и англичанин-механик немедленно повернул ручку и показал Карпантье в кругу его семьи...
...Маленький город спит. Маленькому городу снится "реконструкция власти с вхождением умеренных элементов"...
XI
В третий раз после победы Париж отпраздновал четырнадцатое июля -- день Свободы; в третий раз на ярмарочном бульваре Клиши размалеванная карусель длинномордых свиней, самовращающихся корыт, бесхвостых лошадей носится под гордый припев "Маделон победы".
Старая шарманка, привыкшая к иным беззаботным ариям наивных довоенных лет, задыхаясь, выплевывает на каждом шагу песнь торжествующей Франции. И смазливые любвеобильные мидинетки {От франц. midinette -- молодая парижская швея.}, выше крыши подлетающие на электрических качелях, скороговоркой вторят шарманке...
О, Madelon, remplie les verres,
Et chante avec les poilus,
Nous avons gagné la guerre.
Hein! Crois-tu, qu'on les a eues?!.*
{* О, Маделон, наполни стаканы
И спой с солдатами вместе,
Мы победили в войне.
Каково! Ты веришь, что мы их побили?! (фр.).}
Тут же на бульваре, позади балагана, наполненного сусальными пряниками, уличные шансоньеры, неунывающие острословы, знатоки и любимцы Парижа, собирают толпу писком дедовских скрипок и лансируют {От франц. lancer -- выпускать (в свет), вводить (в моду).} новую песенку, которой суждено, по-видимому, занять место прошлогоднего "Mon homme"...
Billets doux, billets doux, --
Pauvres choses...*
{Любовные записки -- всего лишь клочки бумаги... (фр.).}
Трогательная песенка, доходящая до чувствительного сердца мидинеток, бистро, кондукторов, маленьких чиновников... Песенка о любовных записочках, назначающих и отменяющих rendez-vous {свидание (фр.).}, начинающих и убивающих любовь...
И рослый парень со следами неотмывающейся кожи на изрытом оспой лице, зажав в своих объятьях крошечную блондинку, голосом, осипшим от выпитых боков, мужественно подхватывает:
Plus èa change, plus èa reste la même prose...*
{Чем сильнее все меняется, тем яснее эта проза... (фр.).}
Первый час ночи.
В большие церковные праздники в прежней России к этому часу на заплеванных залузганных мостовых уже лежали живые трупы, развозимые по участкам; к утру редкие одиночки метались от фонаря к фонарю, мешая прославлению Христа с усложненной бранью.
В России новой, революционной в дни красных обязательных праздников к полуночи тявкал пулемет, китайские разъезды топотали по окраинам, а власть имущие успокаивали кокаином расходившиеся коммунистические нервы...
В городе помещиков, банкиров и капиталистов, в столице "буржуазной прогнившей республики", праздник четырнадцатого июля трое суток подряд продолжается до восхода солнца... И в третьем часу ночи гигантская площадь пред "Hotêl-de-Ville" окружена кольцом бесконечных деревянных столов... На столах пиво, вино, коньяк... Посредине кольца несколько оркестров музыки и пляшущие пары... Отходящая от площади Avenue Victoria покрыта сплошным навесом цветных, изнутри освещенных гирлянд. В листве деревьев разбросаны небольшие фонарики, мостовая перевита серпантином. Avenue Victoria представляется улицей--декорацией из оперы Бизе... Кстати, и оркестры не переставая играют какие-то испанские странные танцы: маленькие чиновники муниципалитета, уносясь вглубь гирлянд, чувствуют себя отважными идальго, похитившими Прекрасных Дульциней -- муниципальных дактило...
...На углу бульвара Распайль и бульвара Монпарнас, у излюбленной поколениями богемы "Ротонды", широчайшая мостовая заставлена столиками, стульями, пюпитрами. Движение приостановлено. Такси и трамваи в этот вечер принуждены следовать по обходной дороге...
Одновременно две разные вещи исполняются двумя соседними оркестрами: важный старичок, подпертый высоченным воротником, исполняет со своими однолетками бравурный торжественный вальс... Кучерявый юркий южанин, томный от жары, страсти и трехдневного бала, извиваясь, дирижирует "Танго смерти"... Вальс и танго вместе образуют небывалый мотив, развязывающий ноги, подымающий с места, принуждающий плясать и кричать...
Танец трех поколений... Седеющие матроны, владелицы табачных лавочек, вспомнили годы, когда он были проворными мидинетками, пришли в "Ротонду" и грузно, сбиваясь, путая па, пытаются танцевать танго.
Рослые натурщицы в компании со своими бородатыми художниками проявляют полную неутомимость и изобретательность: вальс, танго, шимми, ту-степ...
Скульптор, пользующийся любовью фрондирующих коллекционеров, играющих в левизну, перехитрил жару, не спадающую и ночью, и явился в одном нижнем белье. Танцевать с дамой -- жарко... И белый призрак в одиночку кружится над входом в метро...
Тут же совсем юные шведы, только что прибывшие в Париж, отплясывают со всей старательностью священного благоговения...
Столько выпито вина, цитронада, рафаэля, гренадина, пива, столько заказано новых боков, что, кажется, иссякнут сорокаведерные бочки позади стойки, свалится от изнеможения сомелье, а потные багровые гарсоны впадут в транс или ночью же получат солнечный удар...
Старичок-дирижер умолк и сосет пиво, его юный коллега подает знак оркестру и начинает сумбурный негритянский танец. Восьмипудовая натурщица, в полосатой кофте, с распущенными волосами, уносит в вихре этого танца поочередно щуплого китайца в роговых спадающих очках и голубоглазого застенчивого шведа... Под конец оба партнера сваливаются, мощная дама овладевает скульптором в нижнем белье, но и сильный бородатый мужчина скоро выдыхается. Одному Геркулесу под силу плясать с такой женщиной...