Четвертинка луны за окном окончательно потерялась в тёмной пелене облаков. На небе остались только самые высокие и яркие огни ночной столицы.
- Ну что, по походной?
- Да, думаю я созрел.
Получив утвердительный ответ, Гарик приступил к конечному этапу нашей лечебной операции.
- А ты в увольнениях доставал попыхать или тебе привозили?
- Да нет, сам я ничего не предпринимал... Опять же - дело случая. Сослуживец попался, который не прекратил промышлять этим и в армии. Конечно, всё это не сразу... Могу уверенно сказать за четыре месяца абсолютно трезвой жизни.
- А в часть к тебе приезжал кто-нибудь?
- Да. Мама приезжала. И Таня несколько раз.
- Татьяна? Вы ещё вместе?
- Сложно сказать...
В голове возникли свежие воспоминания о пощёчине, хлопнувшей буквально пару часов назад. В виду принятых мер по оказанию помощи, я в сотни раз глубже проникся случившимся эпизодом. Чувство жалости начало покусывать изнутри. Чувства вины за свои поступки я, по-прежнему, не испытывал и считал себя правым. А жалко мне было Таню не из-за прилетевших ей оплеух, а из-за прилетевших в голову мыслей. И даже, если это была игра слов, чтобы меня удержать... Мне жаль, что тебе приходиться прибегать к таким играм.
Не думаю, что я пристыдился бы рассказать о своих «подвигах» рукопашного боя, но я не стал описывать Гарику «сечу», предшествовавшую моему появлению в его доме.
- Такая ситуация получилась. - продолжил я, всё больше осознавая себя. - Не как у людей. Я ей говорил перед уходом в армию: «Не жди меня». И вот, сегодня, я возвращаюсь домой и с досадой в голосе говорю про себя: «Эх, дождалась»... Боюсь, что через неделю ничего изменится.
- А она жила у тебя, пока ты в армии был?
- Да. Иногда в общагу к себе ездила. Но сейчас постоянно у меня, потому что больше не студентка... Я знаю, что всё это изменится. Мы не можем сосуществовать вместе. Никак... Ну никак... И ей придётся уехать от меня. Мы договаривались - до моего дембеля. И я лишний раз напомнил ей об этом сегодня. Два раза напомнил. - с усмешкой произнёс я. - Единственное, чего я хочу, так это чтобы, как можно меньше времени и пролитых слёз прошло с момента только что озвученных мною слов до их осуществления.
- А если не уедет?
- Уедет! - с твёрдостью в голосе ответил я. - Придётся сделать так, чтобы уехала. Мне было бы здорово обрести место, куда хотелось бы возвращаться хоть чуть-чуть... Сейчас, я хочу находиться в своём, так называемом "доме" не больше, чем в расположении части.
Походная точка была докурена. Я уже собирался прощаться в тот момент, когда с бельевой верёвки, висевшей над нашими головами, упали женские трусы. Упали прямо мне в руки.
Всё это время Маша находилась за стенкой всё на том же диване, под тем же одеялом и в том же неглиже. Она не могла не слышать нашего разговора. Если, только, она не уснула.
Этот неловкий эпизод был сглажен нашим дружным смехом, заключавшемся в безмолвном согласии не упоминать вслух о падении женского, нижнего белья. Возможности наблюдать у Маши не было.
Мне не удалось побывать в её компании, но и покидать компанию Гарика на такой ноте было как-то неловко. А, может быть, и как-то не честно. А я хочу по-честному! Поэтому, я решил слегка продлить наш разговор:
- Как у тебя дела с точками?
- Да никак. Курю и кашляю. Кашляю и курю.
- А-а-а, этот жуткий кашель курящего человека. Человека, курящего не только сижки... Как же я не хочу возвращаться в этот мёртвый мир...
- Ну вот. Ты понимаешь, о чём я... Этим забиты и мои будни, и мои лёгкие. Если бы не Маня, совсем сгнил бы.
Я больше не знал, каким словом поддержать нашу беседу. Я никогда не стремился поддерживать её. Либо беседовать, либо молчать. Но никак не поддерживать. Говорить избитые фразы в ответ на избитые мысли - невообразимо скучное занятие. Уловив отсутствие слов в моей голове, Гарик решил первым встать со стула и сказать «Ну ладно».
------------------------------
Оказавшись перед закрытой дверью чужой квартиры, одетый в куртку, я снова отправлялся в темноту московских улиц. И я бы, с удовольствием, потерялся в этой темноте. Это было лучше возвращения в бетонную коробку, ставшей такой чужой и такой тесной. Только сон, по которому я так истосковался за время, проведённое в нарядах, и дождь, который возобновил своё течение, как только я оказался на улице, вели мои ноги беспорядочным шагом "домой".
Чей-то тоненький голосок доносился откуда-то изнутри. Кажется, он исходил из лёгких. Не смотря на всю его безмолвность, он звучал гораздо требовательней и громче слов Тани: