Нет ничего печальнее того года, что проводит государь в трауре по своим близким. Он переселяется в Хижину Скорби, и вид её гнетущ: пол стелется прямо на землю; занавески сработаны не из бамбука, а из камыша; их края отделаны не шёлком, а грубым полотном; утварь — проста. Таковы же одежды, мечи и пояса государевых слуг.
Погружаясь в покойные размышления, не можешь преодолеть любовь к тому, что ушло. После того как все остальные отойдут ко сну, длинными ночами ради собственного отвлечения привожу в порядок свой стол. Рву бумаги, которые не хочу хранить, натыкаюсь на письма, написанные покойным другом, нарисованные им забавные картинки — и в моём сердце оживает прошлое. Письма людей, что ещё с нами, но были написаны так давно… Припоминаю, когда и зачем их писали. Делается грустно. Печально думать, что человека уже нет, а его вещи ещё долгое время останутся такими же, как и были.
Самое печальное наступает уже после смерти. На время оплакивания, которое длится сорок девять дней, родственники перемещаются в какой-нибудь горный храм и молятся там о душе усопшего, — тесно, никаких удобств, хлопотно. Чему уподобить быстротечность времени? Когда наступает последний день оплакивания, чувства уже притупились, сказать друг другу нечего, каждый с деловым видом собирает пожитки, а потом все расходятся — каждый в свою сторону. И по возвращении домой семью покойного ожидает немало печального.
«Таких слов произносить нельзя, этого делать не следует», — говорят люди. Когда такое горе, как можно быть такими бесчувственными?
Проходят дни и годы, мы помним о том, кто был когда-то с нами, но с каждым днём память о покойном тускнеет. Мы можем не соглашаться с этим, но прежней остроты чувства нет как нет, мы болтаем о том о сём, улыбаемся.
Прах покойника пребывает далеко в горах, могилу навещают лишь в установленные дни, надгробие споро обрастает мхом, его заносят упавшие листья, тому свидетели — ветер вечерний и ночная луна.
Пока живы люди, хранящие память о покойном, всё не так плохо. Настоящая печаль наступает тогда, когда остаются живы лишь потомки, которые только слышали о покойном. Когда они перестанут справлять обряды и навещать могилу, тогда уже никто не сможет сказать, кто здесь покоится. И тогда лишь трава, покрывающая могилу весною, будет волновать сердце впечатлительного человека. В конце концов даже тысячелетняя сосна, стонавшая под порывами ветра, пойдёт на дрова, даже старый могильный холм сровняют с землёю, и на том месте разобьют поле, не оставив от могилы даже следа. Печально.
Утром шёл красивый снег. Мне нужно было написать письмо одному человеку. Однако о снеге я не обмолвился. И вот получаю примечательный ответ: «Пишешь мне письмо, а о снеге — ни слова. Нет в тебе чувства. Ты должен был обязательно написать мне о снеге. Весьма прискорбно».
Человека этого уже нет, а слов его всё забыть не могу.
Как-то раз, на перегибе второй и третей декады девятого месяца, некий человек пригласил меня на прогулку — полюбоваться луной. Во время прогулки он вспомнил, что рядом живёт знакомая ему дама. Он назвал своё имя и вошёл в дом. Я оставался снаружи. В разросшемся саду, промокшем от росы, я уловил ненавязчивый аромат благовоний. В этом захолустье он казался особенно привлекательным.
Через какое-то время друг мой ушёл, я же всё ещё находился под впечатлением от этого места и продолжал наблюдать за домом из своего укрытия. Приоткрылась дверь — хозяйка через щель любовалась луной. Как было бы жаль, если бы она затворила наглухо двери сразу после того, как мой друг покинул её! Поскольку дама не догадывалась, что кто-то наблюдает за ней, её поведение могло объясняться лишь прирождённой чувствительностью. Вскоре после этого я услышал, что она умерла.
Когда строительство нынешнего государева дворца было закончено, позвали учёных знатоков, и они не нашли в постройках никаких изъянов. День новоселья был уже близок. Монахиня Гэнки осмотрела дворец и сказала: «В прежнем дворце Канъин верхняя часть оконного проёма была закруглённой и наличников там не было». Превосходно! Дело в том, что в нынешнем дворце окна были с деревянными наличниками и сужались кверху. Ошибку исправили.
Раковина кайко напоминает раковину хорагай, но меньше её, а у устьица виден длинный и узкий выступ. Я нашёл такую у залива Канэсава, что в провинции Мусасино. Тамошние жители сообщили, что называют её энатари.