Прервусь ненадолго, пока гневным пальцем в грудь не упёрлись.
Вот, удосужьтесь-ка:
«Скорая медицинская помощь — вид помощи, оказываемой гражданам при состояниях, требующих срочного медицинского вмешательства (несчастные случаи, травмы, отравления и заболевания, приводящие к резкому ухудшению здоровья, угрожающие жизни и требующие проведения экстренных лечебных мероприятий)…»
О как, оказывается, изначально-то!
А вы говорите…
Так о чём это я?
А-а!
— Я лекарства не признаю — вы только ЭКГ сделайте, а уж я дальше сам…
Или:
— Мне любимый человек изменил — дайте успокоительное, а то я в окно выброшусь!
Глубокий обморок, нету пульса… м-да!
— Это мне папа вызвал.
А вот и он:
— Алё! Вы уже там? Посидите с ней, пока не подъеду. Я в Нарве, границу прохожу — часа через два буду…
И до кучи:
Ни «доброй ночи», ни «проходите», ни табуретки присесть.
Об кровать хлоп и жёлтой ногой в лицо:
— Вот. Ступать больно.
Мозоль. Ороговелая, давнишняя.
— Ну, и?
— Что «ну» — срезайте! Давайте-давайте, я ветеран…
Так, спокойно!
Не надо набирать воздух.
Ветераны от «лиц приравненых» — ох, отличаются!
Манерой общения.
Ночь. Вызов. Через минуту повтор: скорей! Подрываешься и летишь. Диспетчер по рации: Быстрей — скандалят!
Вываливаешься из кабины, дверь вбок, одной рукой чемодан, другой кислород, на плече кардиограф, дефибриллятор, на другом сумка с реанимацией, папка в зубах, домофон чуть ли не носом: пи-и-и-и…
КТО ТАМ?
Всё. Можно отнести кислород, дефибриллятор, сумку с реанимацией. Расставить неторопливо, подключить шланги. Позвонить снова и зевая войти.
Ничего там нет.
Проверено.
Годами.
Нельзя брать деньги, если их дают с помпой. А настаивают — тем более!
Номера купюр переписаны.
Список, как правило, под телефоном.
Тоже проверено.
Неоднократно.
По коридору надо идти тихо и на пороге чуть задержаться.
Так, чтоб не видели.
И не слышали.
Бесхитростное большинство начинает стенать только при твоём появлении.
И не вставать перед дверью.
Могут пинком открыть.
И уж, конечно, никаких «входите — открыто»
Войдёшь, а там волкодав.
— Ой, простите, я про него забыла…
…банутые!
Умное лицо, в глазах разум. Кардиограмма, терапия, слово за слово…
— А вы можете, как в фильме «Жмурки», пулю из живота вытащить?
Озадачил.
— Знаете, если б всё было так просто, как у режиссёра Балабанова, мы бы не потеряли двадцать миллионов в последнюю войну.
— Нет, ну а всё-таки?
Везли с пожара.
Ожоги.
Большой процент.
Юный возраст.
Тормознули на перекрёстке — проезд кортежа.
Снеслись с ответственным, тот подтвердил: ждите!
Семнадцать минут стояли.
— Это какой корпус?
— Не знаю.
— Но вы ж из него только что вышли!
Куда б ни приехали.
Номеров нет. Ни на домах, ни на квартирах.
Не пишут.
Но полагают, что мы — назубок.
И разбухают во гневе.
Порвал с корешем.
Тяжёлые сутки, переработка часа на три, ехал домой — мужик в трамвае засудорожил, в лифте сосед к жене попросил… Стянул кроссовки, упал поперёк кровати, без душа и завтрака — звонок:
— Слу-у-ушай, ты мне нужен как доктор…
— Пошёл на …уй!
Обиделся насмерть. Поймёт едва ли.
Левел ап — когда начинаешь просыпаться за минуту до вызова.
Сам.
Ночью.
Мистика!
Очевидное — невероятное.
Диспетчера опытны.
— Нет такого дома по этой улице.
Взрыв.
— Да вы… Да я…
— Паспорт откройте.
Пауза.
— Ой, да…
Не часто, честно скажу. Но извиниться — ещё реже.
Начал обычно: чем болеете… последнее обострение… что принимаете? А в спину сказали:
— Чё …уйню спрашиваешь — лечи давай!
Когда изобретут таблетку от «плохо», во врачах нужда отпадёт.
Совсем плохо — переломил об колено.
Чуть-чуть — поскрёб ложечкой.
И в рот…
— Дорогая моя, вам же шестьдесят лет. Вы прожили такую долгую жизнь — неужели не найти слов, чтоб описать собственное состояние?
Не-а. Не найти.
— Тупой какой-то… Ну, плохо — что непонятного?
Принадлежность к прокуратуре объявляют ещё в прихожей.
И недоумевают, не встретив подобострастия…
Что странно — многим сочувствуешь.
Против воли порой…
Многие негодуют — каллиграфий, похоже, ждали, на бумаге на ароматной. Иные пеняют на негатив. Толкуют «жесть!» и жаждут приколов — неистово, ненасытно. А по-мне, так забавно: отрешился, бесстрастный, и смотришь, как утверждаются — кто во что…
Продолжение
«Яд каплет сквозь его кору…»
В кафе — только ночью. Днём куражаться: жрёте, мол, а там люди мрут! Или наоборот, уважухой задостают. Один вот, недавно, от полноты чувств, предложил шаверму за ним доесть…
Исцелили, раскланялись, жена пошла провожать, а он вдруг из комнаты:
— НЕ ДАВАЙ ИМ НИЧЕГО!!!
Фельдшер — девочка из училища, аж расплакалась с непривычки.
Храм. Пасха. Эпилептик. Судороги нон-стоп — глубокий статус. Кончилась служба, пошёл народ. По нам, по больному, по батюшке… а тот, наивный, всё подождать их просил, да помолиться во здравие.
Первая минута на скорой: ржут над коллегой — капали ночью, приступ был. Тычут пальцами в ЭКГ, рыдая от хохота, мне же, обескураженному, говорят:
— И у тебя так будет. Лет через десять.
Хмыкнул гордо, а зря.
Как в воду глядели.
Градоначальник узнала об очередях в поликлиниках.
Грозила публичными казнями.
— Ух, ты! — Сказали все. — Круто! Ну-ну.
Очереди исчезли.
Дня на два.
… и бесконечные тридцатилетние сучки с головными болями.
Допуск к наркотическим препаратам оформляют два месяца.
Как мимнимум.
Через полюса на собаках запрос везут.
А больницы теперь в честь христианских святых.
Хотя некоторым имена нацистских преступников подойдут.
Имени Кальтенбруннера, например. И, скажем, Адольфа Эйхмана…
Варум нихт?
Впихнули в нагрудный карман полтинник. Как швейцару. С такой, знаете, превосходцей: на тебе, братец, на сигареты!
А был с получки — достал тысячу, сунул меж пузом и трениками: а это вам, милейший, на погребение!
Пришла жалоба: такой-разэтакий, и даже говном бросался…
Лишили премии на год.
Диспетчер говорит — донимал минут двадцать. Давление ему, суке полупьяной, измерить. Пузырь шмурдяка в лапе — хлебнёт, затянется и снова в дверь: дз-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-зынннь…