«Бежать, не оглядываясь» — мелькнула мысль, но желудок отозвался голодным урчанием и я, малодушно, нажала на пимпочку звонка. В квартире стало тихо, но открывать мне не спешили. Я еще раз позвонила, потом постучала, а потом заколотилась в дверь всем телом, испугавшись, что дети все — таки переубивали друг дружку.
— И, чего ты ломишься? Слышали мы, еще первый звонок — недовольно пробасил сын, наконец, открывший мне дверь.
— А почему не открывали? — без удивления спросила я, мечтая только об одном, сбросить с плеч рюкзак, набитый продуктами.
— Прибирались — нехотя признался ребенок — ты ж орешь, если бардак дома, прям клыки, как у дракона у тебя пробиваются, когда бесишься.
— Ага, и глаза из орбит лезут — поддержала его дочь, словно они и не ссорились пять минут назад.
Я прошла в кухню и, не раздеваясь, схватила со стола початую баночку йогурта и в мгновение ока заглотила полную ложку лакомства, не обращая внимания на притихших за моей спиной детей, даже не заметила, как к ним присоединился мой младший сынулька Жорик, взирающий на меня полными ужаса глазенками.
— Вы, что ей не сказали? — спросил он, глядя, как я вылизываю банку.
— Что не сказали? — напряглась спиной я?
— Мам, там такая ситуация — замела хвостом Таська (моя дочь).
— Ну? — насупилась я, буравя глазами пожухших детишек.
— Короче, Димка (старший сын) в йогурт плюнул, ну из вредности, что бы мне не досталось. Мы, собственно поэтому и рубились с ним. Не поделили последний йогурт, просто — прошептала дщерь, расширившимися глазами глядя на мою разъяренную, свекольного цвета, физиономию. — Куда? — взревела я, своим рыком предотвратив попытку старшенького смыться.
— О, опять у нас веселуха — услышала я из прихожей голос вернувшегося с работы мужа. — Что опять произошло?
— Мать моих слюней наелась — заржал в голос Димка, и Таська захихикала, как гиена, почувствовав поддержку отца. Знают, подлецы, что он встанет на их защиту.
— Ой, ну подумаешь. В первый раз, что ли? Ты, Нюська, везде найдешь куда вляпаться — загоготал Гошка (мой благоверный)
— Ну, все!!! Вы меня достали — вызверилась я. — Я ухожу.
Хлопнув дверью так, что с потолка посыпалась штукатурка, а у соседки от ужаса упал в обморок волнистый попугайчик, я выскочила из дома, и в запале, как заправский спринтер, бегом преодолела расстояние в три километра, до дома моей любимой подружки, Катюшки.
— Они меня не любят — рыдала я, сидя на стерильно — чистой, уютной кухоньке, тихой квартиры Катерины, запивая обиду домашним вином. — Только издевательства от них переживаю да насмешки.
— Знаешь, а я ведь завидую тебе — задумчиво сказала подруга. — Как бы мне хотелось, что бы Сенька плевал мне в йогурт. А Леха смеялся вместе с ним, и называл меня «бедою». А у меня в квартире тишина, как в гробу, и идти домой после работы не хочется. Сенькиного звонка, как манны небесной жду.
Прозрачная слеза скатилась по щеке Кати, и мне стало так стыдно, что я забиваю голову подруги своими надуманными проблемами. Леха, муж Катюшки, умер два года назад. Сильный, здоровый мужик, сгорел от рака за полгода. Она нянчилась с ним, как с ребенком, совсем забросив единственного сына, который обиделся на ее равнодушие, и так и не смог ее простить. Лешка уходил страшно, теряя каждый день что — то, что делало его, Катиным любимым. Он умер у нее на руках. Как моя подруга пережила смерть Лехи — отдельная история. Она не проронила слезинки, похоронив часть своей души вместе с любимым мужем. А вторую часть забрал Сенька, который закончил школу, и уехал учиться за границу, да там и остался. Катюшка ездила к нему в гости раз в год, возвращалась воодушевленная, показывала мне фотографии внуков и дома, в котором живет ее сын, но глаза ее выдавали глубокую тоску, поселившуюся в сердце. Внуки не говорили по — русски, и общение с ними сводилось почти к нулю, сноха — иностранка, раздражала своей криворукостью, а сын стал чужим еще тогда, когда она занималась Алексеем, и совсем упустила мальчишку. «Найди себе мужика» — советовали ей доброхоты. А она до сих пор любит своего Алексея. «Не предам» — тихо, но уверенно говорит она, и не обращает внимание на людей, крутящих пальцем у виска, и не обижается. «Они не поймут» — увещевает себя Катя.
— А я ведь тоже убегала от своих мальчишек — грустно улыбается Катя — к маме. Эх, как бы знать, что так случится, не минуты бы не упустила. Ни секунды.
В комнате звонит телефон, а мы сидим, пьем вино и плачем, не обращая никакого внимания на разрывающийся аппарат.