С этой вёрсткой скоро сойду с ума. Целыми днями вношу обновления в прошлогодние тексты. Вечером вижу в метро старушку с внуком на руках. В голове тут же ставлю галку «старый материал + new».
Весь день пишу пояснения по вёрстке, вношу правки. Каждое предложение начинается с указания страницы, абзаца, строки: в третьем абзаце, в пятом предложении.
В некотором царстве, тридевятом государстве…
Пёс носится ежеутренними привычными тропами, но подходы к ним сейчас завалены снегом. Тянет меня, я погружаюсь чуть не по шею, кричу ему:
— Да ты меня в сугроб вгонишь! Понимаю, что придумала версию для домашних питомцев, облегчённую.
В метро список станций в рамочке на стене смотрится перечнем павших на обелиске. Пожалела, представила всех абитуриентами на доске объявлений. Все поступили, все.
Мое мироощущение — это смирновозмущение.
«Фигурировал» в деле — это, значит, делал всякие пируэты, тройные тулупы, вращения, дорожки, но чаще, конечно, пистолетик.
Говорить «он подобрал ко мне ключи» про человека, который стал близок, неправильно. Получается он вскрыл тебя каким-то посторонним предметом, вошёл и взял, что захотел. Нет, особенный человек сам ключ, и совпадает со всеми твоими выступами, бороздами и всей этой придурью врезного замка. И, притёртый к тебе, он делает обороты вместе с тобой.
Держусь и всё не покупаю «Негрустин», размышляя о том, что им в линейке не хватает «Даладноблина».
Бабаевский комбинат помимо шоколадок «Алёнка» выпускает конфеты с тем же названием. Они шоколадные, как из коробки, и каждая обернута в фольгу с личиком девочки. Можно купить сто грамм детских головок.
По перрону шла ничья белая псина и зевать на всех хотела.
В современных реалиях смотреть, как человек пишет что-то от руки, видеть его почерк — это всё равно, что наблюдать, как он пляшет голый — всё же видно!
Игральные карты и деньги давно срослись в моём сознании. Когда нужно расплачиваться, я нахожу среди купюр козырей, складываю марьяжи и сбрасываю в отдельный карман кошелька мелочь, вроде вальтов и девяток. Когда стою на кассе и боюсь, что не хватит денег, мысленно заговариваю кассиршу, чтобы «вмастила».
Утром встанешь и вдруг наткнёшься внутри на какую-то занозу — что-то вчера случилось нехорошее, то ли тебя обидели, то ли ты, но точно не помнишь. Только тянет и холодит одновременно. Потом достанешь её как паспорт из внутреннего кармана, просунув ладонь за пазуху, прочтёшь — ага, нашёл. И полегче.
Знакомая попросила забронировать ей номер в гостинице какого-то провинциального города. Сказала, что там все номера ужасные и есть только пара приличных, с видом на площадь. Напиши, уточнила, что я хочу обязательно номер с видом на памятник Ленину, они по-другому не понимают.
В магазине видела парнишку-узбека в одежде дворника, который застыл перед монитором караоке. Слова появлялись на экране, звучала мелодия, а он стоял и стоял, пристально смотря на буквы. Пел внутри себя.
Вчера смешная мысль пришла в голову мне в метро, я достала блокнот, но выронила ручку. Толпой её отнесло в середину вагона и, когда люди вышли, ручку цепко схватила пожилая женщина в шубе. Она рассматривала её и улыбалась, а я забыла мысль. Интересно, что она напишет моей ручкой. Хоть бы позвонила, прочла, что я там хотела записать.
Не заметила как уронила кусок кожуры манго в ботинок, потом поскользнулась внутри него.
По-моему, магазин «Шейте сами» на Ленинском имеет очень хамское название.
На вчерашней собаке снег скатывался в ледяные шарики, как на детской варежке, и звали её при этом Варя.
Крики «Да иди ты!» в спину человеку, который сам решил от тебя уйти, становятся просто пожеланием доброго пути. То есть вполне уместны.
Женское тело гибче и пластичнее мужского. Длина ног, объём груди, узость талии и пышность волос изменяется не только от практических с ними манипуляций, но и с переменой настроения.
Уткнулась в рекламу холодильника. Изображена стрелочка в белый бок и написано — 175 см. Нет, автоматически думаю, маленький. На каблуки уже не встать.
Домой мне звонит механический голос и говорит, что открылась стоматологическая клиника «Все свои». Они вылетят в трубу, протезирование — это самое дорогое.
Моя верстальщица всё время говорит «мне надо начинать навёрстывать, а вы мне не присылаете фотографии», «ну вот мы с вами наверстали пять полос». Я представляю её, идущую, перемотанную пуховым платком крест накрест, по разбитой темной дороге со столбами, и шепчущую губами с запекшейся кровью «ещё. пять. вёрст. ничего, наверстаем». Как жена декабриста.