Крыльцо ресторана было странной формы: три лестничных пролета поднимались с разных сторон и сходились в одной точке на площадке у торца дома. Над крыльцом располагалась вывеска на местном, с той самой подлой буквой, похожей на «Г» с хоботом. На самом крыльце стояло чучело медведя в полный рост. Здоровенная зараза, метра три высотой, с оскаленной пастью и глазами, светящимися в сумерках ярко-алым. В Ярославле я видел рядом с одной гостиницей статую бронзового медведя на большущем камне. Каждый час скульптурная композиция издавала рычание настоящего бурого хищника. Я тогда про это не знал, поэтому у нас в семейной коллекции появилось забавное фото, где все стоят, а я завис в воздухе со встревоженным лицом, потому что от неожиданного рыка тогда отпрыгнул с места метра на полтора. Если бы этот, на крыльце, зарычал, да хотя бы чихнул или моргнул — я бы, пожалуй, вообще летать научился. Подходя ближе, мне показалось, что эти три лестницы и козырек над входом напоминают древнюю пирамиду. «Нужно построить зиккурат!» - вкрадчиво сообщил внутренний скептик голосом послушника нежити из старинной игры «Варкрафт-3». Моя уверенность явно начинала сбоить. Но медведь пропустил меня молча. И это было очень, очень хорошо.
Внутри оказалось темновато даже после уличных сумерек. Вдоль стен стояли столики на четверых, у противоположной от входа стены — барная стойка, за которой скучал лысый амбал, кажется, лишь немногим меньше мишки на крыльце. Народу почти не было: двое местных тянули пиво, негромко переговариваясь, и за ближним к стойке столом сидел еще кто-то, спиной ко входу.
- У нас спецобслуживание, - прозвучал голос откуда-то слева, грубый, но какой-то гнусавый. Из гардероба или подсобки вышел его обладатель, невысокий, но прямо-таки квадратный якут с таким носом, как будто его туда конь лягнул. Дважды.
- Мне назначено, - вот откуда что берется? То мы медведей искусственных опасаемся, а то к аборигенам с лицами убийц обращаемся скучным тоном, как будто всю жизнь среди таких прожили.
От стойки раздался какой-то странный звук, как будто ворон или аист защелкали клювами. Тот, который сидел спиной, обернулся и сделал жест, каким обычно комаров отгоняют – и гнусавого как ветром сдуло. А мне кивнул на свой стол и повел рукой рядом с собой, вроде как приглашая. Я подошел. Можно было предположить, что это тот самый, что наблюдал за представлением «турист вопит сидя на тротуаре» из-за будки на парковке. Но я, каюсь, в Якутии недавно, поэтому различать местных могу только по приметной одежде или комплекции. Этот, вроде, по габаритам подходил, хотя гарантии никакой, конечно. Я обошел его стол вокруг, отодвинул стул и, садясь, начал:
- Парень сказал, сюда подойти к десяти, - тут он прервал меня похожим на клекот звуком, но с какой-то другой интонацией. Если того, с носом, а точнее — без носа почти, он явно отгонял, то сейчас будто лошадь успокаивал. Или оленя. Кто тут у них беспокойнее — не знаю. Он ещё и ладонью над столом эдак качнул пару раз, как собаке по холке, вроде «тихо-тихо».
Я поставил на столешницу пакет, чуть опустил края, чтобы было видно содержимое, но руками барсетку по-прежнему не трогал. Почему-то не хотелось. Прямо перед молчаливым стояла деревянная плошка с вареным мясом и эмалированная кружка с чем-то тёмным. Пакет он сдвинул на край стола тыльной стороной ладони, потом взял со стола нож и продолжил, видимо, ужин. Я про такое только у Урванцева-Обручева-Куваева читал: левой рукой он поднял над миской чей-то мосёл, вгрызся в него, а правой принялся отрезать мясо прямо перед губами. Смотрелось очень экзотично. Нож был традиционный для здешних краев, с простой деревянной рукоятью и глубоким долом с одной стороны. Судя по лезвию, ножик был заслуженным ветераном. Неразговорчивый, похоже, наелся, отложил приборы, точнее один прибор, вытер пальцы салфеткой, взял двумя руками кружку и с шумом сделал два мелких глотка. Так, понятно, точно не какао пьет, двумя-то хапка́ми. Он блаженно развалился на стуле, воротник рубашки чуть разошелся и на горле стали заметны шрамы. Я таких никогда не видел. Казалось, голову ему сперва отпилили тупой пилой, а потом наспех криво и косо пришили обратно. Причем делали и то, и другое в кромешной темноте.