Загадочный якут поднялся, подхватил пакет, а свободной рукой махнул мне, мол «догоняй». Мы дошли вдоль стойки до неприметной узкой лестницы, по которой не то, что вдвоем не разойтись – одному-то тесно. Наверху был такой же темный коридорчик, в конце которого - единственная дверь. Молчаливый вошел и оставил ее открытой. Вздохнув про себя, я пошел за ним. Внутренний скептик было поинтересовался язвительно, что я отвечу, когда урки спросят «кто тебя пустил?», но я его уже не слышал. Открывшаяся картина затмила все дурацкие события длинного дня.
Посреди просторной комнаты с низким, правда, потолком, и без единого окна, стоял дощатый стол. В дальнем углу, «под образами», будь тут образа, сидел жилистый русский мужик с длинным старым шрамом от левой части лба до правого угла нижней челюсти. Аккуратно подстриженный, прилично одетый. Абсолютно седой. Рядом с ним сидели по правую руку двое — русский и местный. Оба темноволосые, с густой проседью, поджарые, сутулые одинаково, похожие, как два родных брата, только от разных родителей. Напротив них сидел парень из аэропорта. Он чуть кивнул мне. Якут со шрамом обошел стол и молча сел рядом с ним. На другом конце стола был народ пожиже, но тоже вполне колоритный. Особенно бросался в глаза натуральный гигант по местным меркам: жесткие черные волосы, узкие глаза, перебитый плоский нос, голова растет прямо из плеч, без намека на шею. А в левой руке — настоящий свинорез, похожий больше на саблю, чем на нож. Куда там старику Джону Рембо со своим Ка-Баром. Наверное, поэтому и нос такой приплюснутый — чтоб не отмахнуть ненароком за едой.
В голове промелькнули всякие глупости, вроде «вечер в хату» и «буэнос диас, голодранцы», но сказал я просто:
- Мир вашему дому, - усталый мозг решил, видимо, что если Высоцкий не поможет — то уже никто не поможет.
Тот, с саблей, подскочил и заверещал что-то на своем. Стоя он был как бы не на полголовы выше меня, а такие тут редкость. В плечах точно шире, как, впрочем, в животе, талии и ниже. «Цилиндрический якут» - выдал отстраненно внутренний реалист. А этот все продолжал вопить и смещаться в мою сторону, опасно размахивая ножиком. Видимо, поняв, что я ни слова не понимаю по-якутски, он перешел на русский:
- Ты кто такой вообще? Ты зачем пришел сюда? Чего молчишь, отвечай! - здоровый ревел, как лось. Я не сходил с места и вообще не шевелился. А он никак не желал успокаиваться, - Да я все знаю про тебя! Ты на ментов работаешь, сука!
Здесь я вообще не понял, как это получилось. Но получилось быстро, и наверняка эффектно смотрелось со стороны. Дослушав последнее слово в реплике, я от души пнул его в коленную чашечку. Он неожиданно тонко для своей комплекции взвизгнул и наклонился вниз, едва не выколов глаз о свой же «меч». Левой я двинул ему в кадык, больше для того, чтобы заткнуть сирену, а на обратном движении помог правой и вывернул кисть с ножом. Одной рукой вряд ли получилось бы — запястье у этого кабана было как два моих. Сабля звякнула о плитку на полу, запястье я завел ему за спину, развернув лицом к столу, и носком берца добавил под коленку с обратной стороны. Он рухнул на оба колена, левой я продолжал удерживать его кисть, а правой захватил шею. Очень удачно, что она все-таки обнаружилась, да еще так вовремя.
Времени на весь этот балет ушло секунды четыре, от силы шесть. И громкий большой мужик с огромным ножом превратился в стоящего на коленях, тихого и стремительно багровеющего. И без ножа. Кажется, что-то подобное я где-то читал про самураев, но вот прямо сейчас как-то не вспоминалось.
- Так себе тут гостей встречают, - снова этот мой тусклый тон. Хорошо, что дыхание я сбить не успел, и вторая фраза прозвучала как продолжение светской беседы, - этот дурак тебе еще нужен? - Я смотрел в глаза седому и готов был молиться всем богам, чтобы он не ответил «нет». Тогда и так незабываемое путешествие точно будет загублено окончательно. Но лицо старался держать тренировано-равнодушное. Ну а как же — всю неделю только его и «прокачивал». Багровый якут начинал синеть. У меня начинала уставать правая рука.