За время операции некоторые полки дошли по составу до сотни. Убито и ранено пять начальников дивизий, три командира бригад, одиннадцать командиров полков.
2 июня, будка №4 у Воропоново. Нр 01047. Врангель".
4-го июня красные, сосредоточив ударную группу против фронта 4-го корпуса, при поддержке сильной артиллерии, сами перешли в наступление в направлении на Воропоново. Главный удар врага обрушился на пластунов, которые, невзирая на мужественное сопротивление, были оттеснены. Одновременно противник вел сильное наступление и против других частей армии. Воздушная и войсковая разведки устанавливали ежедневный подход свежих неприятельских сил. Ввиду сложившейся обстановки я решил оттянуть войска к линии рек Червленная и Карповка, упираясь правым флангом в Сарепту, и здесь ожидать подхода подкреплений.
Мост через Сал был исправлен и поезд мой получил возможность продвинуться на север.
Неудача нашей атаки под Царицыном тяжелым камнем легла мне на сердце. Я негодовал на ставку, сорвавшую весь успех, не выполнив данного мне обещания своевременно усилить меня пехотой, артиллерией и техническими средствами, что клал я в основу всей операции. Бесконечно жаль было напрасно понесенных жертв.
Под влиянием этих чувств написал я немедленно по окончании операции, находясь в хуторе Верхне - Царицынском, письмо генералу Деникину, в коем излил всю горечь своих переживаний. Я упоминал о том, что невыполнение данного мне Главнокомандующим обещания, на каковом строил я свой план действий, лишает меня возможности и на будущее время принимать ответственные решения, не будучи уверенным, что последние не будут сорваны распоряжениями свыше. При этих условиях я не считал возможным нести лежащую на мне перед войсками ответственность и просил по завершении Царицынской операции освободить меня от должности командующего армией. Для вручения письма Главнокомандующему я командировал полковника фон-Лампе. Последний был ознакомлен с содержанием письма.
Проезжая через станцию Котельниково, где находился штаб армии, полковник фон-Лампе являлся генералу Юзефовичу. Последний, узнав о командировке полковника фон-Лампе, решил его задержать. Однако, тот доложил, что имеет от меня приказание безостановочно ехать в Екатеринодар. Генерал Юзефович приказал полковнику фон-Лампе по прибытии в Екатеринодар ожидать от него телеграммы, до получения которой письма генералу Деникину не передавать. Сам генерал Юзефович выехал мне навстречу в Абганерово. Он горячо стал упрашивать меня взять мое решение обратно. Полковник Кусонский присоединился к нему.
4-го июня генерал-квартирмейстер штаба главнокомандующего вызвал генерала Юзефовича к аппарату и передал ему, что по получении моей телеграммы от 2-го июня, Главнокомандующий отдал приказание спешно направить ко мне закончившую формирование 7-ую пехотную дивизию в составе двух полков и пяти батарей; 3 бронепоезда, вооруженные тяжелой артиллерией и наконец, шесть танков.
Ходатайства мои о сформировании управления начальника военных сообщений также было удовлетворено. Начальником военных сообщений был назначен генерал Махров.
Лишь после полученного кровавого урока ставка спохватилась. Я уступил настояниям своих ближайших помощников и приказал телеграммой полковнику фон-Лампе письма не вручать.
На фронте Донской и Добровольческой армии наши части безостановочно двигались вперед. Донцы генерала Мамонтова овладели станцией Усть-Медведицкой и двигались далее к железной дороге Поворино - Царицын. Добровольцы взяли Лозовую и Чаплино. На Астраханском направлении удачно продвигались части генерала Эрдели.
В Екатеринодаре и Ростове было общее ликование. Вместе с тем от генерала Юзефовича узнал я и много грустного. По его словам штаб генерала Май-Маевского во главе с ним самим вел себя в Ростове самым непозволительным образом.
Гомерические кутежи и бешеное швыряние денег на глазах всего населения вызывали среди благоразумных элементов справедливый ропот. Тыл был по-прежнему не организован. Войсковые начальники, не исключая самых младших, являлись в своих районах полновластными сатрапами. Поощряемые свыше войска смотрели на войну, как на средство наживы. Произвол и насилие стали обычным явлением. Как я уже говорил, трудно было первое время в условиях настоящей борьбы требовать от войск соблюдения обычаев войны. В течение долгих месяцев армия жила военной добычей.
Разоренные и ограбленные большевиками казаки справедливо хотели вернуть свое добро. Этот стимул несомненно приходилось учитывать. В приказе моем к войскам, говоря о накопленном противником несметном добре в Царицыне, я сам это учитывал.
Однако, рядом неуклонно проводимых мер, я стремился постепенно привить частям моим чувство законности. В этом отношении я имел верных помощников в лице командиров корпусов - генералов Улагая и Шатилова. Генерал Покровский и тот, умный и с большой выдержкой, считаясь с моими требованиями, поддерживал теперь в своих войсках должный порядок. Захваченные у красных деньги делились между людьми полков особыми полковыми комиссиями. Часть денег отчислялась в артельные суммы частей. Все же оружие, войсковое и интендантское имущество сдавалось полками и поступало в отдел снабжения армии. Я достиг полного уважения со стороны войск к частной собственности населения. Ежели этого удалось достичь с казаками, то с регулярными частями, в значительной мере пополненными интеллигентным элементом, с огромным процентом офицерского состава, это могло, казалось бы, быть достигнуто и того легче.
Подхода всех обещанных подкреплений я мог ожидать только около 15-го. До этого времени я решил возвратиться в Котельниково. Предстояло немало работы, необходимо было прочно наладить тыл и обстоятельно подготовиться к предстоящей серьезной операции. В Котельниково приехал ко мне по поручению атамана походный атаман Кубанского войска, генерал Науменко. Науменко горько жаловался мне на несправедливость главного командования к кубанским казакам, на незаслуженное и обидное, по сравнению с донцами, к ним отношение. Вновь всплыл вопрос о создании Кубанской армии. Я мог лишь повторить то, что говорил в Екатеринодаре и Ростове.
Генерал Науменко сообщил мне, что Главнокомандующий и генерал Романовский мною очень недовольны - мне ставилась в вину резкость моих телеграмм. Генерал Романовский говорил генералу Науменко, что тон этих телеграмм совершенно недопустим, что "генерал Врангель не просит, а требует, почти приказывает".
Ставил мне в вину генерал Романовский и то, что в недоразумениях кубанцев с главным командованием я не стал всецело на сторону последнего. Тем не менее я был доволен, что наконец добился обещанных подкреплений. Правда, взамен прекрасных пластунских частей, я получил неизвестную мне 7-ую пехотную дивизию.