Вы подумаете, может быть, что чай, который они пробуют — ханский, цветочный, разных сортов? — Нет: вся эта мелочная внимательность для одного только простого чаю. Русский купец возьмет на ладонь, разжует несколько листков — и определит вам цену и доброту чаю, по голландец, который морем получает только самый обыкновенный чай, непременно должен так поступать, дабы в самомалейшей разнице доброты определить ему цену.
Здесь на бирже голландец — в государственном совете: ничего нельзя сделать слегка, оказать, не обдумав, приняться за товар без общего мнения, — проба чаю служит вам образчиком дел на бирже.
Посмотрите, каким прекрасным портиком мраморных колонн окружен сей пространный двор. Широкий помост и обширные переходы стонут от множества людей; эхо сводов сливает в один невнятный шум голоса аукционистов, оценщиков и крикунов. — Не занимает ли вас сия картина оживающей торговли голландской?
Но год тому назад биржа сия не наполнялась таким множеством народа; одни только подозрительные служители Наполеоновой таможни расхаживали по портикам и косо смотрели на купечество, лишенное почти всех своих выгод. Не гордые республиканцы — но данники Бонапарте с трепетом внимали такое товаров и воспоминали с горестию протекшее время величия республики.
Но благотворное действие мира и возвращенной свободы не замедлило в продолжение одного года оказать своего влияния. — Уже деятельность пробудилась, — уже каналы полны кораблей, и доверенность прочих народов к характеру голландцев довершит остальное.
Теперь протеснимся до этой великолепной лестницы и пройдем на верх сего прекрасного здания — там кунсткамера. В ней нет уже ничего любопытного; мумии, редкие окаменелости, восковые кабинеты, коими славилась Голландия, украшают теперь Парижские музеумы. Все сии электрические машины, банки с уродами, камер-обскуры не заслуживают большого внимания. — Посмотрите только на сии семьдесят разборов писчей бумаги из всех веществ, на коей некогда писали и пишут теперь — и выйдем из сего жилища уродов подышать свежим воздухом.
Налево площадь Эразмова, так называемая по бронзовой статуе известного ученого Эразма. Подойдем к оной ближе: несчастный Эразм, отягощенный толстою книгою, закутанный в священническую тех времен одежду, к бесславию художника похож более на соляной столб, нежели на монумент славе Эразмовой. — Рассказать ли вам что-нибудь об Эразме?
Он родился здесь в Роттердаме в 1467 году, девяти лет он уже удивлял всех соотечественников своих; 14 лет писал самым лучшим языком латинским; 17 был принят в духовное звание — и столько прославился своею ученостию и остротою по всей Европе, что, вызванный в Англию, в короткое время заслужил знатный пожизненный пансион. После сего он путешествовал по всей Европе и, возвратясь опять в Англию, был принят с великою честию от короля Генриха VIII. Пришед однажды к знаменитому канцлеру Томасу Морусу[14] и не давая о себе знать, столько обворожил Томаса своею любезностию и умом, что сей, поговорив с ним часа полтора, вскричал в восторге: «ты или Эразм, или сам дьявол!» Из его творений известнейшие суть: Похвала дурачеству и Сатирические сочинения. Он умер в 1536 году.
Хотите ли войти в сию кирку? — Еще обедня не кончилась. Посмотрите на добрых протестантов, сидящих в шляпах: они снимают оные тогда, как пастор читает Отче наш и благословляет их. — Высокие и узкие окна, мелкие стекла, инде граненые, инде расцвеченные разными красками, разливают какой-то благоговейный свет по сей мрачной церкви. Нехотя берешься за шляпу при входе, но голландцы привыкли к сим впечатлениям и, следуя своему обряду, не скидают шляп своих. — В прошедшую субботу был я в жидовской синагоге: там мне не позволили снять шляпы, и после попросили выйти вон, когда надобно было им читать священные скрижали Моисеевы.
Здесь есть церкви всех вер; Голландия покровительствует терпимости, но господствующие исповедания суть католическое и протестантское.
Вы устали? — Вот славный трактир Тюреня — войдемте отдохнуть — мы обошли весь город.
Письмо 5. Роттердам
Здесь, как и везде в чужих краях, ежели войска стоят в городе, каждому офицеру и солдату чрез три дня переменяют билет на квартиру, чтобы не обременять жителей.
Желая видеть домашнюю жизнь голландцев, я решился терпеть лучше беспокойство, нежели жить в трактире. Однако, вместо трех дней, у первого моего хозяина я прожил три недели, у второго месяц, а у третьего полтора.
14
Мор