В-четвертых, были фиксированы нормы поместного и вотчинного землевладения.
В-пятых, общая площадь служилого землевладения увеличивалась за счет земель дворцовых, черных и монастырских.
В-шестых, за счет крупного княженецко-боярского вотчинного землевладения необычайно усиливается землевладение мелкопоместное служилое. Это последнее мероприятие, без которого были бы немыслимы блестящие успехи Грозного, в 70-х годах носило характер настоящей социальной революции, подобной тем, которые переживались одновременно и Швецией, и Данией. Так же, как и в скандинавских странах, революция протекала под энергичным напором растущего дворянства, а понятная оппозиция княженецких и боярских кругов отражалась Иваном IV так же, как Эриком XIV или Фредериком II.
Наиболее острый и болезненный период этой аграрной революции, начатой еще дедом Ивана IV, совпадает со временем наиболее лихорадочной работы государства по подготовке к войне и организации дворянской конницы. «Пересмотр» поместных и вотчинных дач, своего рода «вывод» феодальных магнатов из их родовых владений и усиленное испомещение мелкопоместного дворянина особенно болезненно переживались в 1566–1572 гг. (от первого земского собора о Полоцкой войне до набега Девлет-Гирея). За эти шесть лет были разбиты старинные княженецкие удельные гнезда.
Вчерне социальная перетасовка была закончена, а потому естественной и неизбежной оказалась некоторая реакция на беспощадные крутые мероприятия революционных лет. Реакция надвинулась быстрее, чем ее ждали, может быть, потому, что над Москвой висела грозная татарско-турецкая опасность (набеги 1571 и 1572 гг.) и в перспективе новое мусульманское иго.
Дальнейшее углубление социальной революции грозило бытию государства. Царь Иван — политик нервный, но чуткий — сам же и стал во главе реакции и после набега 1572 г. объявил программу социального примирения и содружества социальных врагов. В разрядах 1573 года он обращается к войску с призывом службу свою государю показать и со службы не съезжать и параллельно производит новый пересмотр поместных и вотчинных дач с возвращением их по принадлежности старым владельцам. Может быть, этим примирением с «землею» объясняются неясные намеки дипломатических донесений за 1573 год на то, что «московский царь точно ожил и с небывалою энергией обратился к западным — ливонским и польским — делам».
Но реакция была не в силах обратить историю вспять, и титулованный родовитый боярин безвозвратно отдал свою социально-политическую власть дворянину, который сохранит ее за собой в течение трех столетий.
Торжество мелкопоместного дворянина означало гибель не только княженецко-боярского землевладения и социально-политической силы боярства.
Насаждение мелкого служилого землевладения повело к усиленной и иногда противозаконной эксплуатации поместного права — сложного комплекса феодальных и сеньориальных прав.
Все разраставшаяся борьба за рабочие руки обострялась общеевропейским экономическим кризисом, вызванным открытием Америки, войнами XVI в. и в частности Ливонской войной и специфически русским процессом колонизации Поволжья и дикого поля или, что то же, запустением замосковного центра. Право крестьянского «выхода» еще в силе, но постепенно затеняется фактом крестьянского «вывоза» и с начала 70-х годов приостанавливается в своем действии специальными указами о «заповедных летах».
Боярской землей и мужицкой свободой расплатилось государство с дворянской конницей за ее ливонские походы.
Сложную систему мероприятий 40 — 70-х годов по организазации служилого дворянства и дворянской конницы царь Иван осуществлял параллельно с загадочной и «бурной затеей опричнины».
«Опричнина» — крылатое словечко, не без сарказма пущенное в оборот самим царем, но официально не признанное, было в обращении с 1565 по 1572 г., и в этом году, как говорят о том печатаемые ниже «Записки опричника», было запрещено к употреблению под угрозой строжайшего наказания. Но под названием «двора» или «удела» «опричнина» продолжает существовать в 70 и 80 годах, и за время своего существования успевает пережить значительные модификации.
Но ни пересмотр княженецкого землевладения, ни разрастание опричной территории в Поморье, ни тем более «эпоха казней» не отражают собою идеи опричнины 1565 г. Изученная в своих. социально-политических последствиях, «опричнина» по-прежнему остается психологически загадочной реминисценцией удельного быта.